Древнегреческая застольная, шутливая и эротическая эпиграмма | страница 11



Крашеная старуха (11, 69)

Выкрасив волосы, древняя Темистоноя, старуха,
Сделалась не молодой — Реей предстала она.

Неудачливый атлет (11, 84)

Падал я первым, быстрее соперников всех, соревнуясь,
И в состязании был — самый последний бегун.
В цель не забрасывал копья, а ноги мои не имели
Сил никаких — их поднять, чтобы прыжок совершить.
Дротик незрячий иной мог забросить гораздо успешней,
Был в пятибории я пять раз победы лишён.

На верзилу (11, 87)

Чуть ли не в саженей пять жилище тянется к небу,
В нём высоченный живёт — сколько уж лет! — Тимомах.
Если захочет подняться, с рассвета рабы его дружно
Сверлят большую дыру в крыше: пять футов на пять!

На худого (11, 92)

Дух испустил Гай, худоба, вчера, ничего не оставив
После обеда в себе, что предаётся земле.
Тощим прожил свою жизнь, таковым опустился под землю,
Тени загробной любой легче летел он туда.
Близким пришлось на плечах относить лишь пустые носилки.
Надпись гласила на них: «Гая несём погребать».

То же (11, 93)

Тощий Марк эпикуровский атом когда протаранил,
В центр его угодил тут же своей головой.

То же (11, 94)

Только слегка дунул Марк худосочный в трубу боевую —
Вниз головою стремглав тотчас в Аид отлетел.

На коротышку (11, 95)

Мышка увидела летом уснувшего Макрона-кроху,
В ногу вцепившись, в нору силой втащила его.
Мышку в дыре задушив, безоружный, он крикнул: «Великий
Зевс, у тебя ведь теперь новый нашёлся Геракл!»

Вновь на худого (11, 100)

Гай наш так лёгок, что плавать ему удаётся, когда он
Камень привяжет к ноге или же груз из свинца.

Вновь на коротышку (11, 104)

На муравье Менестрат, на слоновьей спине словно ехал
И неожиданно он наземь, бедняга, упал.
Ножкой лягнув, муравей его ранил смертельно. «Прочь зависть! —
Кроха кричал. — Фаэтон гибель нашёл от коней!»

На худого (11, 106)

Поднятый ввысь ветерком, в поднебесьи носился Херимон:
Был ведь намного любой легче соломинки он.
Долго, возможно, летал бы по воздуху, но, паутину
Ножкой своею задев, вниз головою повис.
Так и качался б он ночью и днём на той нити паучьей,
Вниз не свались вдруг с неё лишь на шестой только день!

То же (11, 111)

Пёрышка легче, Диофант решил удавиться однажды,
Внутрь паутины попав, разом на ней он повис.

На знахаря-шарлатана (11, 112)

Прежде, Демострат, бедняга! мазью тебя натирая,
Дион: «Прощай, — говорил, — солнце моё!» — зорким был.
Зренье не только отнял у Олимпика Дион-провидец.
Сам он недавно ослеп, зоркость свою потеряв!

Начинающий поэт (11, 132)

Цезарь великий, противны насмешки над юным поэтом.