— Это Геркулес! — говорил себе Паради.
Однако, господин Дюран скоро запретил Биррубу эти невинные забавы, которые обращали на него всеобщее внимание.
Тогда гамены перенесли свои наблюдения на другого чужестранца.
Однажды Шапуль надел туфли и осторожно подкрался к двери комнаты, занимаемой двумя странными людьми.
Он тихо нагнулся, опершись руками на колени, и приложил глаз к замочной скважине.
В камине с глухим треском горели дрова. Пламя их ярко освещало всю комнату.
Чужестранец стоял посредине комнаты и ел рис, только что приготовленный им самим.
Окончив свой обед, он взял в углу знаменитый ящик, обернутый шерстяной материей, уселся перед огнем и открыл его.
Потом, достав из кармана флейту, он начал наигрывать печальный, тихий мотив, пристально глядя в открытый ящик.
Мало-помалу ящик начал трястись, но ничего еще не было видно.
Человек продолжал свою странную музыку. Наконец из ящика показалось нечто черное и длинное.
Шапуль едва удержался от крика изумления. То была змея.
Раздувшаяся шея змеи была толще ее треугольной головы.
Шапуль вспомнил, что видел подобную змею в зоологическом саду. Та была только поменьше и считалась одной из опаснейших змей Индии.
Покачавшись немного, кобра-капелла вытянулась и обвилась вокруг шеи и плеч человека, который все продолжал играть на своей флейте.
Зрелище это было способно внушить ужас.
— Это колдун! — сказал себе Шапуль.
И он сбежал вниз со страхом в душе.
Никогда не видев очарователей змей, он никак не мог объяснить себе все виденное.
Шапуль не заикнулся об этом ни госпоже Берлокен, ни даже Паради! На вопросы тетки он отвечал:
— Это, должно быть, драматические артисты. Они, вероятно, скоро будут дебютировать в каком-либо театре. Нечего и говорить — они очень порядочные люди.
А сам думал про себя:
«Толстый Бирруб чертовски силен. Другого слушается змея. Оба повинуются господину Дюрану. Вот так господин этот Дюран!»
В 1841 году Париж сохранял еще свой живописный вид.
В нем были кварталы, походившие на небольшие провинциальные городки. Жители их вели правильную, скромную жизнь. На улицах не раздавался шум экипажей, воздух не оглашался криками и бранью.
Эти тихие улицы находились по преимуществу около Люксембурга. Такова была улица Урсулинок — довольно широкая, хотя и похожая по своей величине скорее на переулок.
Она как будто составляла часть самого монастыря.
В промежутках между камнями мостовой росла трава, а по стенам домов лепился мох.
