Сережка недовольно крутнул головой, вытер рукавом губы и сказал сердито:
— Я так и думал, что ты врешь.
— Ну, так что? А если шамать хочется? Тут вон сколько еды. Раз продают, значит, лишняя она у них. Ты-то вот не продаешь?
— Ты-то, я-то, — все еще не сдавался Сережка. — Все равно нехорошо это.
— Пусть нехорошо, — махнул рукой Колька, — лишь бы вкусно было. Гляди, сколько здесь пацанов шныряет. Думаешь, они только еду ищут? — Он наклонился к Сережке и тихо сказал: — Барахло таскают и по карманам лазиют, понял? Звали меня дружить с ними, да я не хочу. Их ведь и в тюрьму посадить могут за это.
— Вот и тебя посадят.
Колька ухмыльнулся.
— Меня — нет. Морду набить могут. Так это лучше, чем с голоду пропадать.
— Ну, ты не пропадешь.
— Конечно, не пропаду, — согласился Колька и предложил: — Пошли. Еще чего-нибудь поищем.
Сережка молча последовал за ним. Колька ловко пробирался сквозь толпу вдоль деревянных рядов. Изредка останавливался, брал с прилавка то яйцо, то сушеную рыбку, нюхал, заглядывал под жабры и небрежно приценивался:
— Сколько просишь, а, тетка?
— А ну положь! — грозно кричала тетка. — Туда же еще, покупатель голопузый.
Колька обижался и огрызался:
— Ты не больно-то обзывайся. — Мстительно добавлял, чтобы слышали окружающие: — Рыбу-то тухлую продаешь, — поспешно отходил.
Сережка еле поспевал за товарищем.
Около горячих пирожков с требухой ребята остановились надолго. Румяные лоснящиеся пирожки в плетеной корзинке, стоявшей на табуретке, так вкусно пахли, что наголодавшиеся не могли уйти.
— Горяченькие с требухой, только с плиты, — бойко шумела круглолицая молодуха в облезлом плюшевом жакете. — Всего лишь десять рублей штука!
— Эх, были бы деньги, — вздохнул Сережка, — всю корзинку б забрал.
Колька толкнул товарища в бок и тихо проговорил:
— Смотри.
— Чего смотреть? — не понял Сережка.
— Вон на тех пацанов смотри, — показал Колька глазами на троих ребят, остановившихся за спиной торговки. — Сейчас гляди в оба. Это те самые…
Пирожки у торговки брали охотно, и она совала десятки то за пазуху, то в боковой карман жакета. Ребята, стоявшие сзади нее, внимательно наблюдали за ее действиями.
Самому старшему было лет двенадцать, младшему лет девять.
Старший остался стоять на месте, а двое других подошли к корзинке и, достав измятую десятирублевку, попросили:
— Выбери нам, тетя, самый поджаренный.
— Вот самый поджаренный, — быстро поддев вилкой пирожок, предложила торговка.
— Нет, не этот, поищи получше.
