Разгрузка барж закончилась только к утру. Александр Васильевич поднялся на крутой берег и с высоты еще раз посмотрел на Волгу. Громадная самоходная баржа, освобожденная от груза, с прощальными гудками отчаливала от временной пристани. Вдоль узкой прибрежной полосы стояли десятки новых тяжеловесных станков, упакованных в большие деревянные ящики.
Александр Васильевич достал из кармана шинели платок, вытер им потное лицо и руки.
Мимо него молча проходили рабочие. Всю ночь он вместе с ними разгружал оборудование для завода.
— Товарищ Иванов! — окликнул он проходившего мимо мастера восстановительного участка.
— Слушаю вас, товарищ Игнатьев, — тот остановился, разгладил седые усы, достал кисет с табаком. — Закуривайте.
— С удовольствием бы, да не могу. Легкое немец продырявил. Побаливает еще грудь.
— Так что же вы надрывались с нами?
— А вы? Вам ведь шестьдесят два года!
— Да что же делать. Война. Завод поднимать надо.
— Да. Завод надо поднимать, — задумчиво повторил Александр Васильевич и попросил: — Петр Анисимович, пожалуйста, передайте распоряжение, чтобы рабочим сейчас выдали дополнительно по банке мясных консервов. Зюзину передайте. А я отлучусь. Семья, понимаете, вчера вечером вернулась из эвакуации.
— Поезжайте, поезжайте, Александр Васильевич, — Петр Анисимович раскурил самокрутку. — Эка, счастье-то у вас какое.
…Братья сидели на скамейке около своего дома и разглядывали найденные Вовкой в школе немецкие гильзы, когда из-за угла переулка появился высокий военный в офицерской шинели.
Шурка мельком глянул на него и замер. Но через секунду он с громким криком: «Папка!» — вскочил и, роняя под ноги гильзы, бросился к отцу.
— Папочка! — вслед ему жалобно вскрикнул Вовка и, спотыкаясь, помчался за братом.
Они повисли у отца на плечах и, перебивая друг друга, пытались рассказать ему сразу обо всем, что они пережили и узнали за время разлуки с ним.
Отец прижимал к себе детей, целовал их и говорил радостно:
— Вот вы какие большие стали. А мама где?
— Дома она, дома! — громко кричал Вовка.
Евгения Михайловна сама уже бежала навстречу, услышав крики детей.
Ждал Шурка с нетерпением встречи с отцом. И теперь, наконец, встретившись с ним, никак не мог поверить в свое счастье. Даже когда вся семья Игнатьевых сидела дома за столом, Шурка украдкой дотрагивался до большой огрубевшей руки отца, желая еще и еще раз убедиться, что все это не сон, что все это на самом деле.
