Вовка, глотая горячий картофельный суп, спросил:
— Папа, а ты больше не пойдешь на войну?
Шурка вздрогнул от неожиданного вопроса, с беспокойством стал ждать ответа отца. Краешком глаза он видел, как перестала есть и насторожилась мать.
— Нет, сынок, наверное, не пойду, — ответил Александр Васильевич, отодвигая пустую чашку. Шурка увидел, как озабоченно сошлись его брови: — Приказ мне, сынок, партия дала — завод восстанавливать, да и врачи не пускают меня на фронт. Какой обед богатый, — заметил он, принимая тарелку, поданную женой, — картошка с мясными консервами.
Евгения Михайловна смущенно улыбнулась и сказала:
— Эти консервы ребятам в госпитале подарили за выступление перед ранеными. Они решили сберечь банку до твоего приезда.
Отец притянул Шурку и Вовку к своей груди, сказал:
— Хорошие у нас ребята. Правда, мать?
— Правда, Саша, — тихо ответила та.
После обеда Александр Васильевич развязал свой военный вещевой мешок, достал из него трофейный фонарик и настоящую кобуру от пистолета из желтой кожи.
— Это тебе, Шурик, — сказал он и протянул ему фонарик. — А это тебе, Вова, кобура. В ней я носил свой пистолет.
— Вот спасибо, папка! — обрадованно воскликнул Вовка и тут же прицепил кобуру к своему ремешку. — Я пистолет из доски вырежу, покрашу — будет как настоящий.
Шурка включил фонарик и прищурился от яркого света сильной лампочки под увеличительным стеклом.
— Где ты его достал, пап? — спросил Шурка.
— В немецком окопе нашел.
— Фашист какой-нибудь носил, — сказал Шурка, наводя луч фонаря в дальний и темный угол комнаты.
Мишка коллекционировал почтовые марки. В одном альбоме у него были советские марки, в другом — иностранные.
Он мог подолгу рассматривать их. В эти часы он представлял себя путешественником: то бродил по Москве, по Ленинграду, то купался в Черном море, а то шагал с караваном верблюдов по аравийским пескам. Он «побывал» во всех уголках земного шара, знал много зверей и птиц, населяющих мир. Среди австралийских марок были у него марки с изображением кенгуру, птицы коокибурри, издающей звуки, похожие на человеческий смех; на ярких африканских марках — слоны и жирафы, страусы и крокодилы.
Но самыми дорогими для него были советские марки из серии «Великая Отечественная война». Редко кому из товарищей показывал Мишка свои альбомы. На улицу он их не носил, а домой мать никого не разрешала водить. «Какая от них польза?» — говорила она о Мишкиных товарищах. Прямо из школы Мишка пошел домой. Во дворе мать развешивала на веревке мокрое белье. Мишка незаметно проскользнул в дом, разделся и достал с этажерки свои альбомы. Рассматривая небольшую цветную марку, Мишка мысленно мчался по снежным подмосковным полям на замечательном коне с кавалеристами генерала Доватора, в бурке, в кубанке, стальным клинком рубил фашистов. «Если бы я воевал, то у меня еще больше бы было орденов», — с завистью думал Мишка, вспоминая Ларису Михайловну.
