— Не должно. И не будет. Мы живём, учимся, сражаемся ради того дня, когда, взяв в руки кнут, в храм придёт Революция и выгонит торгашей вон! И эта картина, — Мафусаил схватил ученика за руку и резко притянул к себе, заставив смотреть вверх, — эта картина воплотится в жизнь. Ибо сознание первично».
Диана резким движением отложила текстовик, на который так долго жаловалась, и прыгнула Андрею чуть ли не на грудь:
— Adorablemente[1]! Андреас, это потрясающе!
Андрей никогда ей этого не говорил, но ему нравился её буйный нрав, порывистый ветер настроения, когда Диана могла заливисто смеяться, отплясывая в обнимку с шёлковым платьем, а спустя минуту глядеть в накатывающие волны Атлантического океана глазами, полными слёз. Казалось, всего мгновение назад она сердилась, что советские учёные выдумывают разные непонятные ей штуки вроде текстовика — пластичного листа из фибромассы с технологией виртуальных чернил. А теперь скакала на Андрее, маленькими кулачками стуча в курчавую грудь.
— Не могли, не могли тебя выдворить из твоей страны за такую хорошую книгу! — её тёмные, немножко спутанные волосы ходили вверх-вниз. — Ты обманываешь меня, Андреас, как всегда!
— Mi tesoro[2], ты так хорошо говоришь на русском койне[3], но заставляешь меня повторять одни и те же вещи, — мягко ответил он, потрепав её за упругий сосок груди, — меня не выдворили из СССР, я сам решил сюда уехать.
— Но зачем?
— Затем, чтобы написать хорошую книгу о жизни кубинского народа, угнетённого американской контрреволюцией, об армии Флориды, охраняющей режим Бальтазара Фронде…
— Эта книга лучше всех других! — Диана вскочила с кровати, держа высоко над головой текстовик, будто привычное ей бумажноеиздание. — Я не понимаю, как ты мог написать её в России…
— Я писал её в Лиссабоне.
— Всё равно! — она хищно фыркнула. — Ты писал в Лиссабоне про Кубу. Все эти разрушенные храмы, сгоревшие стройки, всё это про нас. Когда я была маленькая, и был жив мой padre[4], мы больше всего любили гулять по площади Революции. Я смотрела на команданте, на Хосе Марти, на Сьенфуэгоса… Как сейчас смотрю на тебя. Мне больше ничего не надо.
Андрей улыбнулся и потянулся к обнажённой девушке, которая вдруг выставили злосчастный текстовик перед собой, как щит, и заверещала:
— Кроме, кроме… твоей книги, ха-ха! — Андрей успел схватить только воздух. — Пока не дочитаю до конца — ни-ни!
— Но-но! — он вспрыгнул с кровати, словно тигр, выследивший добычу, и свалил хохочущую девушку в постель.
