— Хорошо, хорошо, после, — сказал Радищев, не спуская взгляда с Фонвизина.
Денис Иванович, привалившись боком к спинке дивана, смотрел в угол, на канделябр с пятью горящими свечами, внимательно слушал стансы и становился все более задумчивым. Тот человек, который только что так весело хохотал, куда-то исчез, и на его месте сидел совсем другой — тихий, печальный, с неподвижными большими глазами.
Дараган прочел свои стансы и сел.
Фонвизин еще несколько минут смотрел на свечи и молчал, не сознавая, очевидно, что в комнате с ним люди и что они притихли в ожидании его слова. Потом он повернулся на диване и глубоко вздохнул.
— Да, графиня Румянцева прожила девяносто лет, — сказал он. — У нее была редчайшая память. Слушаешь, бывало, сию умную старуху и словно бы видишь петровские времена, петровских людей и самого Петра, которого она близко знала. Но ведь она все же умерла, и некому теперь рассказать о столь далеком былом. Смерть и ее не обошла, а где уж нам, хилым и больным. Мне вот всего сорок пять, а того и гляди, кто-нибудь сложит мои руки холодные. Но дело не в том, сколько нам быть на сем свете. Я вот сейчас думал: а смогу ли я рассказывать о своем времени дольше, чем графиня о своем? Удержатся ли мои комедии хотя бы еще сорок пять лет, чтоб мне с графиней-то жизнью сравняться?
— Денис Иванович! — сказал Козодавлев. — Как можно в сем сомневаться!
— Ну, а что вы скажете, Денис Иванович, насчет стансов-то? — сказал Олсуфьев.
— Я Кузьме после на ушко скажу. В поэзии, братцы, трудно тягаться с Державиным да Богдановичем. Тешиться-то можно, коли имеешь досуг. А у кого есть другие полезные дела, лучше ими заняться. Вот Александр, мой дорогой родственник, тоже когда-то писал стихи, однако отступился. Так, господин таможенный советник?
— Почти так, — сказал Радищев.
Козодавлев, который, конечно, уже прочел в «Путешествии» оду, хитро усмехнулся: скоро, мол, узнаешь, Денис Иванович, как отступился твой Александр.
— Однако, други мои, мне пора и на людей поглядеть, — сказал Фонвизин. — Что вы тут меня заперли? — Он дал знак рукой Дарагану, чтобы тот помог ему встать.
Тут разом все поднялись. Прапорщик взял Фонвизина под руку.
В коридоре Фонвизин и Дараган повернули влево, остальные — вправо, в сторону танцевального зала и выхода. Олсуфьев придержал Радищева, пропустив троих других вперед.
— Так я пришлю завтра к тебе человека за книгой-то, — сказал ротмистр.
— За какой книгой? — удивился Радищев.
