— Вот тебе раз! — неподдельно всполошился Козодавлев. — Да разве я в чем-нибудь тебя подозреваю? Ты что это, Александр? Спятил? Я просто неловко выразился. Зол, дескать, то есть зол в том смысле… Нет, не зол, а несколько суров, но это от твоей честности. Ты не умеешь льстить, и это хорошо. Ни в какой злобе к государыне тебя я не подозреваю. Просто оговорился. Не сердись, дорогой друг! — Козодавлев поднялся, подошел к Радищеву. — Дай руку, брат. Да улыбнись, кремень ты этакий. Не сердишься, а? Только не скрывайся, скажи правду, не сердишься?
— Ну не сержусь, не сержусь, — сказал Радищев.
— Вот и славно. Я удаляюсь со спокойной душой. Мне пора. — Козодавлев подошел к канапе и взял книги. — Эх, потерзал ты меня, помучил, покамест решился на сей презент. Одним словом, изрядно-таки сегодня с тобой поволновались… Да, ведь был еще один государь из числа пишущих. Он оставил нам целительное сочинение.
— Какое же? — спросил Радищев.
— «Екклесиаст». «Суета сует, и все суета и томление духа». Ну, прощай, добрый друг.
Радищев проводил гостя только до лестницы, там перепоручил его камердинеру и вернулся в кабинет. Его измотал этот разговор. Он устал. Сняв башмаки, он лег на канапе и закинул руки за голову. Он слышал, как хлопнула внизу дверь, как дробно простучали затем копыта коня, пустившегося с места во всю рысь. Потом наступила такая глубокая тишина, что он всем телом ощутил огромность и пустынность своего каменного дома. Как выдержать это тяжкое одиночество? Нет, он завтра же полетит на Петровский остров. Сначала на мызу, а уж после в таможню. Или все-таки преодолеть? Надобно попытаться, иначе ты зачастишь на остров и приведешь туда полицейских. Дети не должны видеть, как увозят их отца. Не дай Бог, чтобы перед их глазами всю жизнь стояла жуткая картина.
Тихо открылась дверь, и тихо вошел в кабинет камердинер.
— Ну что, Петр, остались мы одни? — сказал Радищев, не поворачивая головы.
— Нет, не одни, ваша милость, — сказал Петр. — С нами кухарка, прачка и Давыд.
— Много у вас осталось сшивать-то?
— Да уж заканчиваем, можно сказать.
— Молодцы. Упакуйте еще пятьдесят экземпляров. Если книгу будут покупать, завтра вечером зайдет сюда Мейснер. Отвезете с ним эти пачки в лавку Зотова. Ступай, дружок.
Камердинер пошел к двери, но тут же остановился и тихо засмеялся. Радищев быстро обернулся.
— Ты что, Петр?
— Да вот Давыд меня давеча рассмешил. Он еще не знает, что книгу сочинили вы. Читает какую-то страницу, водит пальцем по строкам, шевелит губами, а потом и говорит: «Слушай, Петр, это же пишет барин, а почему он хочет, чтобы рабы разбили головы своим господам?»
