Крик вещей птицы | страница 49



— Александр Николаевич, родной… Бог милостив. Спасет. Не может быть… Ступайте наверх. Там ждет вас Александр Алексеевич.

Царевский сидел в верхней гостиной на диване, держа в руках чашку с кофе.

— О, а я намерился было уйти! — сказал он, поднявшись. — Не отпустил ваш Петр. Кофейком вот задержал. Обождите, мол, будем печатать.

— Где ж он сам? — спросил Радищев.

Царевский показал чашкой на дверь, за которой находилась типография.

— Я уж подумал, что сегодня вас пригласил граф Воронцов. Обсудить, так сказать, положение. Не виделись с ним?

— Нет, не виделись. Сегодня он, полагаю, во дворце. Императрица собрала небось всех государственных мужей. — Радищев провел Царевского в кабинет. Они сели.

— Ну-с, что будем делать? — спросил хозяин.

— Да делать-то, кажись, и нечего. — Царевский закинул на колено и вытянул длинную ногу, обтянутую белой штаниной и синим чулком. — В таможне затишье. К оружию нас не зовут. А ждать шведа сложа руки невыносимо. Надобно заканчивать ваше «Путешествие».

Радищев взял его руку и крепко сжал ее.

— Спасибо, друг. Будем продолжать свое дело. Заезжал нынче в городскую думу насчет добровольной дружины. Ждут высочайшего соизволения. А когда оно воспоследует? Вы правы, Александр Алексеевич, бездействие теперь невыносимо. Будем работать.

— Ну, а как мои воспитанники? Не робеют? Цезарь-то, оказывается, кстати пришелся. Чему-чему, но мужеству у него нелишне поучиться и вашим детям.

— Перед ними сейчас иной пример. Далеко не цезаревский. Дарья Васильевна…

Открылась дверь, и камердинер Петр впустил в кабинет Мейснера.

— О, милости просим! — обрадовался Радищев и, вскочив с канапе, подошел к товарищу, взял его под руку, усадил рядом с Царевским, а для себя придвинул стул. Отрадно было ему видеть в сии трудные минуты лучших помощников. Поразительно разны они — долговязый добряк Александр Царевский, сын казанского священника, недавний молодой учитель, и невысокий мрачный Иоганн фон Мейснер, прусский уроженец, прогоревший приезжий книготорговец. И все же они, такие непохожие, очень близко сошлись между собой и со своим таможенным начальником.

— Итак, господин казначей, — заговорил Радищев, — скоро, пожалуй, конец нашему литературному обществу. Только что распрощался я с почтенным секретарем. Он прочел мое «Письмо к другу». Еще, говорит, одна подобная книжка, и автор может оказаться… Сдается, намекнул на эшафот. Ну, а если одного из членов общества возведут на эшафот, других, конечно, немедленно разгонят. Антоновский постарается спасти общество, выдав только нас.