— Не скучно, дедушка?
— Не, скуку люди выдумали. Как она-то есть, не знаю. Если загрущу, спать ложусь. А нет — на землю смотрю.
Говоря, взял щепотку земли и размял ее на ладони:
— Вот, на нее. Околеешь, словом, я, ты — в нее, кормилицу, уйдешь. Схоронит и увечного и счастливого. И про то ни гу-гу. Много бы ей сказать про разное убийство и про женское ваше занимательство, про обман какой и про горе. Вон, молчит. Хорошо, прямо рублем подарит. Еще она, девка, богатая — кладов-то в ней урыто: беда!
Подошла попадья с Василием. Помогая взвалить арбузы в телегу, он сказал неожиданно чистым, мягким голосом:
— Пореже езжай, а то в раз оберешь…
Повернувшись к Тоне, добавил:
— А ты чаще.
Та вспыхнула и чтобы скрыть стыд:
— Голос у тебя какой, грудной.
— Да, голос, отозвалась Марфа Кирилловна, — братец его в церковь звал, обещал певчим сделать — не хочет. Ты теперь, что-ли, опять, сокол, прячешься?
Усмехнулся:
— Тутка спокойней — никакого маршу, своя воля, без господских затеев. Какой обиды — ничего нету.
Обратно ехали снова шагом. Марфа Кирилловна все боялась — отберут. Скучно.
А дома скука сильней. В комнатах все пожелтело — и архиереи в тоненьких рамочках, и подоконники, и клеенка на столе. Сейчас в доме тихо, попадья с родственницами и детьми ушла подвязывать горох. Тоня слоняется от окна к окну. За ней следом, не отставая ни на шаг — поп. Не то полон утренней обиды из-за повидлы, не то его вновь обидели.
— Да, вреден поп народу. Травить надо, аки моль. Изничтожить, в печи сжечь, чтобы остатка не было.
— Никто вас, дядюшка, не травит, — пытается вставить Тоня. Не помогает, и поп позади жужжит большим надоедным шмелем.
Чтобы не слышать, Тоня вышла. Незаметно для себя, пошла по той дороге, по которой утром ездила на бахчу. Солнце спустилось низко — все розовело, а тени легкие, голубые, точно светящиеся. Ни в поселке ни на выезде никого не встретила, только спугнула гусей и те, распустив крылья, вытянув шеи, с гоготаньем понеслись в сторону. Шла быстро, легко… Скоро поравнялась с уже знакомой бахчей. Хотела пройти мимо, либо повернуть обратно, но с бахчи увидели, окликнули.
Подбежала черная, кудластая овчарка. Дед на нее цыкнул. Тоня, зачем-то улыбаясь, сказала:
— Диду, я по арбузу пришла.
Переспросил, недоверчиво, хитро прищурясь:
— По харбузу? Что же, можно… Вась, собери ноги, угости. Да ты сюда сверни…
Тоня села рядом с дедом. Тот продолжал на нее щуриться:
— Жизни в тебе много, вот и бродишь без толку. Ты не серчай — я любя…
