— И подумать: сколько дней страха. На деле тьфу, простой разбойник. Ровно своих нет. Нюх-то! удрал и следов никаких. Столичный…
— Компаньоны, говорят, очень в обиде, что их оставил… Тьму денег увез! Чисто дело обделал… Не слыхать, что нового?
К вагонам подходить боялись, жались стороной. А уходить сил не было — слишком любопытно.
Тоня стояла одна за пустым водяным баком. Рядом степь, она все знает, а молчит. Прав дед. А здесь все ненужное… Совсем близко слышен голос сестры:
— Если вы себя кавалером считаете — должны одолжение оказать…
— Слышь ты — одолжение! — удивляется молодой, почти еще мальчишечий голос.
Другие хохочат, а Тоня думает:
«Одолжение, при чем оно? когда она с Василием, у них простое, великое, как степь. А здесь не то…, чему-то улыбаясь».
Тоня чувствует прилив нежности — со слезами шепчет: — Вася, Васенька, васелек дорогой, что теперь делаешь? думаешь ли обо мне? Мне нужен, потому что без тебя уж и деться-то некуда…
Утром Шильдера выпустили и еще двоих. На платформе митинг. Из вагонов говорят приезжие. Потом отвечают свои. В задних рядах грызут тыквенное семя, молодежь толкается. Через головы Тоня видит Василия. Увидела и испугалась. Незаметно пробралась, встала вплотную. Тот слушает внимательно, сдвинув брови, теребя лохматые волосы…
Вагоны ушли, народ растаял. Платформа опустела — на припеке кому быть охота? Впрочем, двое сидят как-раз под колоколом.
Это Вера и Шильдер. Вера пожимает плечами, поправляет пенснэ, словом волнуется:
— Нет, Андрей Андреевич, нельзя, прямо нельзя. Вы образованный человек, а цена вам грош. Ну, хорошо, вы — кассир. А дальше? самогонка. Я устраиваю читальню, это важно, а вы смеетесь. Чему, позвольте спросить, чему?
— Ей богу, не знаю. Просто радуюсь, в покое оставили, т.-е. цел… Еще, вон, козы разбежались. А молодчина этот… водокачка. Видите, нутром почувствовал, а вы все примеряли…
— Не вам говорить, — оправдывается Вера, — здесь ответственность. Хотя…
— Именно, хотя. Я на это «хотя» насмотрелся. Фикция, декорация. Еще в 17-м году заключение сделал.
— Где? — переспросила Вера.
— На Кавказе, зимой лечился. Знаете, ранен был в германскую… Ну, в Пятигорске каждый день собрания офицеров, т.-е. спасать родину. Народа много, духота. Правда, помещение небольшое. В углу под образами, точно на свадьбе, генералы… Вы бывали на купеческих свадьбах?
— Нет, к счастью, не доводилось.
— Отчего же, любопытно. У меня кузина выходила. У нее кроме родни — ничего. Жених из Луги, богатый. Меня вызвали, кавалергард. Написала просто: «Очень прошу, не побрезгуй»… Буквально, так написала. К чему бы это я? ах, да генералы… Значит, сидят под образами, понимаете, с таким видом, что не будь их и «исаию» петь ни к чему… И на собраниях тоже. Разговор же всего, кому во фронт становиться. Шучу? нет, а о деле ничего… Еще в лазарете рядом со мной, простите, какой-то хам. Денщик у него из инородцев. Так его все ругаться учил… Раз сдуру я ему свои сомнения высказал. Оказывается — позорю звание… Вот как! взял, уехал. Думая, чорт с вами… Понимаете, с теми кончил.
