— Что у вас в мешке? — прерывает племянница.
— Я с самогонкой из Бычачьего. Там особую варят… Вот, посудите сами, Вера Алексеевна, месяц назад, как раз в Бычачьем, зашел один к бабе за самогоном. Задрался с ней — мужика дома не было, в поле, что ли… ругались, понимаете, не больше обычного. Только девке — она на печке лежала — слушать надоело. Ну и хватила его топором.
— И потом? — спросила Тоня.
— Ничего, сволокли в овраг…
Торопясь, уронил мешок и выругался.
— Par bleu… простите, очень испугался, разобью…
Опять торопясь, взвалил на плечо и ушел.
Вера прошла к себе, за ней Тоня. Пора спать.
Тоня:
— Зачем, Вера, ты меня судишь? Сама была замужем…
— Да, и целых два раза.
— Вот видишь… Ты расходилась с ними?
— Нет, умирали. Один от апендицита, другой два года назад от тифа. Но это, Тоня, не то… у меня было на втором месте. Главное, работа. Впрочем я тебе моей жизни не навязываю; может-быть, она и не задалась. Но нельзя без любопытства жить. А то какая разница между твоей теткой и наседкой, Буренкой? Прости, я не вижу…
Собралась с силами для ответа:
— Не умею иначе — живу, как живется. По-заученному нельзя жить.
Вздохнув, замолчала и стала раздеваться. Вера подошла, оглядела всю внимательно:
— Да, правда… ты, как бы сказать, наливная… Тебе сколько лет?
— Двадцать.
— Мне тридцатый. Шутка ли: десять лет разницы. Может-быть, на твоем месте я по-твоему бы рассуждала.
Тоня слушает слова Веры и нет. Подошла к окну, распахнула его, душно в комнате. За окном тоже душно, но легче, когда ветерок есть. Темная ночь, такая жуткая, манящая. Высунулась вся в окно. Кажется, рядом кто-то, рукой подать — здесь ждет, зовет. Объяснить разве это Вере, если она через свои очки, говорит, никогда звезд не видела!.. Так и есть, спит уже. Окликнула:
— Вера!
Молчит. Тоня сидит, опустив голову на подоконник. Потом, точно не по своей воле вылезла из окна во двор, вышла осторожно за ворота и пошла. Кругом ночь лежит, степь в ней тонет. Надо Верины слова обдумать. И она идет…
Будто случайно, но идет она в этот поздний час к деду. Прямо чуть белеет дорога, по сторонам черно. Где-то однообразно кричит ночная птица, не то скрипит журавль, не то вдали едет телега. На бахчах местами костры, доносятся голоса — вечерний воздух.
Наконец, знакомый сворот. У костра дед и еще чья-то спина. Как-будто Василий — не разобрать. Тоня опустилась в канаву и ждет, а чего — сама не знает. Верно, луну, чтобы та, поднявшись, осветила обратный путь.
