— Своего околоточного куда махнула! — захохотал Салов, — ай да, Клавдия Петровна! ну, валяй дальше. Опусти штору. Спать лягу — две ночи не спал.
— Что тебе еще… уважают, конечно. А живу, как все. Что из своего меняю. Раз было из уездного обложили, да потом — спасибо — списали. Еще бабке Прасковье помогаю…
— Кто бабка-то твоя? — переспросил, снимая сапоги.
— Повитуха здешняя. Только не думай, чтобы при родинах. Нет, чтобы девке стыда не было.
— Жизнь-то какая: генеральша акушоркой стала, — зевнул Салов, — поразвлечься-то здесь можно?
— То-есть, как поразвлечься? самогона варят много!
— Не то, понимаешь, пощипать кого. Народ здесь зажиточный.
— Ну, тебя!
— Чего ну — я тебе не лошадь. Лучше говори, кого ободрать можно?
— Ей богу, Колечка, не знаю, — прижав руки к подбородку, прошептала Клавдия Петровна.
— Ты? врешь, со всеми чаепичничаешь… Поп?
— Какое! В Разливном тот действительно.
— Здешний?
— Говорю нет, не доходный.
— Не ври, бить буду.
— Запугал! да я всем расславлю, какой ты большевик!
— А! генеральша околоточная…
Спрыгнув с кровати, стал бить, стараясь попасть в мягкие места. Клавдия Петровна вся сжалась, но от ударов не очень сторонилась, точно они были ей не неприятны. Когда Салов кончил, оба тяжело дышали.
— Для начала будет. Ровно ты из теста сделана, еще больше здесь разъелась.
— Сдобная, — хихикнула в ответ, вытираясь полотенцем.
— Поговорим по делу, — посадив рядом, стал гладить ей плечи, — терять время мне нельзя.
Вкратце рассказал про дорожное. Она млела, прижималась, а потом закинулась, не выпуская Салова из рук…
Разговор кончили при утреннем свете.
Поднявшись с постели, чтобы закрыть окно, через которое со двора влетали мухи, Клавдия Петровна посмотрела на себя в зеркало. Расплывшаяся старуха и больше ничего! А он? Встав на колени, смотрела на дорогое ей лицо, низкий гладкий лоб, тонкие, мягкие губы, слабый срезанный подбородок. Смотрела долго, а утром составила целый список — где и что у какой приятельницы припрятано… Перед обедней исповедывалась, а к обеду вышла принаряженная, с розовым бантом под отвисшим подбородком. Вся зардевшись сквозь пудру, сказала:
— Родной, видишь, ничего для тебя не жалею… только около молоденьких не вертись!
На это Салов коротко ответил:
— Отвяжись!
* * *
Дня два спустя с воинского поезда, остановившегося у станции, вылезла Вера. Худая, в очках, с плоской фигурой. Неловко выпрыгнув из теплушки, она хотела, было, взвалить на спину корзину с привязанным тючком, но от тяжести качнулась в сторону. Из теплушки крикнули:
