Биолог кивнул. Температура в каюте начала падать, и он почувствовал, что дышит свободнее.
— Нам поможет изменение климата. — Снаружи послышался глухой звук, как будто одна из лодок, висевших на шлюпбалках, ударилась о борт базы. Он добавил: — Атмосфера лагуны вызывает слишком большое нервное напряжение. Я уверен, что через три дня, уйдя отсюда, мы все почувствуем себя лучше.
Он был уверен, что Хардмана предупредили о скором уходе, однако лейтенант удивленно взглянул на него и отложил свою папку. Бодкин громко откашлялся и начал вдруг говорить о вреде сквозняков от вентилятора. Несколько секунд Керанс и Хардман глядели друг другу в глаза, затем лейтенант кивнул сам себе и продолжил свое чтение, предварительно взглянув на будильники.
Сердясь на себя, биолог отошел к окну, повернувшись к остальным спиной. Он понял, что сообщил об отъезде Хардману, надеясь на его вполне определенный ответ и точно зная, почему Бодкин не сообщил больному эту новость. Без тени сомнения Керанс предупредил Хардмана, что если тот что-то задумал, все приготовления к этому должны быть закончены за три дня.
Затем он раздраженно взглянул на приспособление на столе, размышляя над собственным поведением. Вначале бессмысленная кража компаса, теперь этот беспричинный акт саботажа. Ему и раньше случалось совершать ошибки, но в прошлом он всегда верил, что они возмещаются несомненным достоинством — полным и точным пониманием причин и целей его действий. Если он теперь откладывает решение, то это явно результат нерешительности, нежелание действовать, пока он полностью не осознает, как относится к Беатрисе Далл.
В запоздалой попытке усыпить свою совесть он сказал Хардману:
— Не забудьте часы, лейтенант. На вашем месте я заставил бы их звонить постоянно.
Выйдя из госпиталя, они спустились на пристань и взобрались на катамаран Керанса. Слишком уставший, чтобы заводить мотор, Роберт медленно греб вдоль троса, натянутого между базой и экспериментальной станцией. Бодкин сидел на носу, держа в руках проигрыватель, похожий на почтовый ящик, и глядел на вялую зеленую воду, разрываемую носом лодки и испускающую яркие отблески. Его полное лицо, заросшее неопрятной серой щетиной, казалось усталым; он о чем-то задумался, посматривая на кольцо полузатопленных зданий, как усталый корабельный лоцман, в тысячный раз входящий в знакомую гавань. Когда они приблизились к испытательной станции, с ее крыши с ревом поднялся вертолет, корпус станции покачнулся, по воде прошла рябь, и каскад брызг обрушился на их плечи. Бодкин выругался, но через несколько секунд они уже высохли. Хотя было уже гораздо позже четырех часов дня, солнце заполняло небо, превращая его в пылающий костер и заставляя опускать глаза к поверхности воды. Вновь и вновь в стеклянных стенах окружающих зданий они видели бесчисленные отражения светила, двигавшиеся вслед за ними, как языки пламени, как сверкающие фасеточные глаза огромного насекомого.
