— Себе не хватает, от себя отрываем, — гудели за стеной. Даже баптистка, молчавшая до этих пор, и та высказалась:
— Посеяв ветер, пожнешь бурю.
Но у Нади были все основания быть недовольной собой.
«И надо же мне, дуре, язык вытянуть, ишь как поднялся капитан, начнут теперь шпынять старика. Надзиратель — опасный человек, с ним ссориться нельзя, а в этапе тем более. «Жалуйся в небесную канцелярию», — сказал тогда нам лейтенант. Так оно и есть. Зек в этапе беззащитен, тем более, когда ни слова по-русски не знаешь, как немой».
С такими неприятными мыслями она незаметно заснула. Постепенно вагон затих, делать было нечего, сиди, как в клетке, но поспать можно было до вечера. Зек спит — срок бежит, и мало кто тогда заметил, что состав, сбросив скорость, плавно остановился, тихо звякнув сцеплениями.
На другой день, едва открыв глаза, Мэри поспешила сообщить всем радостную весть:
— Вертухая, который молоко схавал, отправили в стройбат!
— Откуда ты знаешь?
— Дежурняк баб на оправку водил, сказал им.
Но Надя не порадовалась. Глупый вертухай, надо же было докатиться до того — у голодного ребенка последнее съесть! Вспомнив вчерашнего генерала, она подумала: «Интересно, стал он есть или все еще считает баланду несъедобной? Дойдет старик! Сразу не помрет, а пеллагру получит. Зря не ест! От хлеба и баланды никто еще не помер. Жаль, что не уговорила его есть. Слов не знаю». Она всегда жалела тех, кому хуже, кто обижен, не охотника, преследуемого, независимо, кто прав, кто виноват.
Эшелон все еще стоял, и, как видно, надолго. Окна в клетках наглухо заколочены, да еще забраны решеткой. В коридоре хоть не забиты, только зарешечены, но такие грязные, едва свет дневной пропускают.
— Где мы? Чего стоим?
— Приехали! Скоро вызывать будут, — послышалось из соседнего купе.
И действительно, вскоре пришел конвоир с раздатчиком, выдали по большому куску хлеба, граммов по 400, а то и больше, без баланды и селедки.
— Хлеб на целый день, — предупредил раздатчик, а вертухай, запирая дверь, сказал:
— Всем собраться, быть готовым на выход.
— Шире шаг, с вещами на парашу, — пропела Мэри, и первая оказалась внизу у выхода.
Загремели ключами, завизжали железные двери, забегали конвоиры. Туго натягивая поводки, прошли трое с собаками. Три немецкие овчарки важно шествовали в ногу со своими проводниками, не обращая внимания на припавших к решеткам зечек. Им, этим дрессированным псам, нужны только бегущие, на сидящих в клетках они не смотрели.
