Судьи разместились на скамейках, писарь сел за стол, старшина стоял среди присутствия, наблюдая за порядком.
— Сват! дай табачку, — вполголоса говорил один старик.
— Что, малый! у Петрухи отсыпал. Намесь махорки купил, стал это, братец ты мой, тереть с золою… натер, понюхал — ничего не берé!..
— Будет вам калякать! — заметил старшина, — не накалякались! Здесь присутственное место…
— Ничего, Петрович, мы промеж себя…
— А то не хуже Егорки-пастуха… Он сдуру слово-то ляпнул на миру, а теперь другая неделя сидит…
— Петрович!.. Кого ж перва-наперво будем судить?
— Разве не видали? — сказал старшина, — вот в прихожей стоят!
— Нет, Петрович, для правды не лучше ли Егорку сперва судить, а эти только пришли…
— Егоркино дело, — возразил старшина, — ты молчи! Его разбирать надо с толком… А наперва разбяри платву-то… вишь, она лезет! у сундучка замок сломали…
— По мне что ж? — проговорил один старик, — кого хошь вяди!
Писарь сделал пол-оборота к судьям и объявил:
— Вот что, господа судьи: платву-то оно платву… она от нас не уйдет… а по-моему, лучше взяться за пастуха — а то как бы он на себя руки не наложил… кто его знает?.. долго ли до греха?..
— Что ж, Петрович, веди его! Когда-нибудь не миновать — судить надо!
— Сторож! — крикнул старшина, — зови сватов сюда…
В правление вошел Краюхин, невестин отец и мужики, бывшие на запое. Последние, вздыхая, бормотали:
— Вот оно, винцо-то, что делает! выливается наружу… не знаешь, где попадешь…
— Неверная его нанесла!.. у меня вот конопи не вытасканы…
Сторож привел пастуха. Парень был в изорванном полушубке, в худых сапогах и тяжовых, полосатых, домашнего изделия, штанах. Он сильно похудел; всклокоченные волосы падали на глаза, и всего его охватывала дрожь. Сторож постановил его на средину комнаты. В эту пору все затихло; видно было, как пыль слоями улегалась на всем, что было в правлении.
— Ну, рассказывай, братец ты мой, — начал старшина, — какого петуха ты хотел подпустить? Евсигнеич! прочти-ка жалобу.
Писарь встал и прочитал: «18… года, дня… в лебедкинское волостное правление принесена словесная жалоба крестьянина деревни Воробьевки, Петра Краюхина, в том, что казенный крестьянин деревни Чернолесок, Егор Ивлиев, злонамеренно подущал родителя своего Ивлия Карпухина запивать дочь крестьянина деревни Воробьевки Кузьмы Ерохина и во время последнего запития произвел бунт, а также возмутил запитую невесту к сопротивлению против родителей и произносил угрозительные слова».
