Философ начертил посохом на земле маленький круг и сказал: «Это — твои знания». Потом начертил большой круг: «А это — мои. Все, что осталось вне кругов — неизвестность. Маленький круг с неизвестным соприкасается мало. Но чем шире станет круг твоих знаний, тем больше будет и его граница с неизвестностью. А это значит, что чем больше ты будешь узнавать нового, тем чаще у тебя будут возникать вопросы».
Дворовый пьяница из моего детства дядя Коля по прозвищу Гуляй-Нога, который об Анаксимене слыхом не слыхивал, тоже всегда говорил: «Век живи — век учись, а дураком помрешь». И добавлял: «А если тебя водка не берет — пей денатурат».
Кстати вспомнилось, как я первый раз в жизни нарезался.
Произошло это в восьмом классе.
Мы с Серегой Рюхиным договорились со знакомыми девочками сходить на каток. По дороге на «Спартак», где было запланировано спортивно-развлекательное мероприятие, зашли в гастроном и купили две бутылки вермута за рубль ноль две копейки. Я такого давно в продаже не видел. Видно, ушел весь на окраску заборов, а, может, им теперь поля от вредителей опрыскивают. Мы уже подошли к стадиону, когда Серегу вдруг взяло сомнение: «Не будут девки эту дрянь пить. Давай сами хоть бутылочку дерябнем». Тут же и распили. Зашли в раздевалку, надели коньки, сдали ботинки и вышли на свежий воздух.
— Вон твоя Танька кружит, как ястреб над птичником. А вот и моя Люська, — сказал Серега. — Что со второй-то бутылкой делать будем?
Раскрасневшаяся на морозе темноволосая черноглазая Танька в белой шапочке, белом свитере была чудо как хороша, да и Люська в тот момент мне показалась тоже очень привлекательной. Улыбающийся мир широко раскрывал нам свои объятья.
— А давай ее выпьем и пойдем кататься, — предложил я.
Мы зашли за здание раздевалки и на берегу Лососинки высосали из горлышка вторую бутылку. Вино по вкусу напоминало чернила, в первом классе я их как-то на спор попробовал и до сих пор помню ощущение стойкой водянистой горечи. Серегу тут же начало тошнить. Ему было неудобно за свою слабость и в перерывах между спазмами Серега зло шипел:
— Иди катайся! Я постою, подышу и тоже приду.
— Ладно, — сказал я. — Сделаю кружок и вернусь. Ты тут особо-то не раскисай.
Я чувствовал себя крепким мужчиной, и мне было даже немного жаль Серегу.
Но кататься в тот вечер не пришлось. Когда я лихо затормозил около Таньки, лед вдруг встал дыбом. С его стороны это было подло. Я мухой пополз на изрезанную коньками гладкую стену. А что еще оставалось делать? Потом, помнится, мотался флагом вокруг штанги футбольных ворот, а девчонки и протрезвевший Серега время от времени подъезжали и говорили что-то ободряющее. Домой меня доставили всей компанией. Почему-то в коньках. Где катили, поддерживая с двух сторон, а где и просто волокли за руки. Поставили перед дверью нашей квартиры, позвонили и убежали. Мама открыла дверь. Я жеребцом процокал в прихожую, сел мимо скамеечки на пол и стал разуваться.
