— Запах его? Он после бритья всегда «Шипром» пользовался. Или его смех? Он очень хорошо смеялся — громко, заразительно. А уж песен знал… Бабка-то смолоду знатной песенницей была, так они, бывало, поспорят, кто кого перепоет, сядут друг напротив друга и устроят бесплатный концерт. А дед и скажет: «Вы бы хоть рюмку приняли, что ж на сухую глотки-то дерете». А отец ему: «Так налей, мы не откажемся». Ты, правда, его не помнишь? Он погиб через три месяца после вашего катания по озеру.
Мать сходила в свою комнату и принесла металлический блестящий портсигар, замятый с одной стороны.
— Вот и все, что от твоего отца осталось. Возьми на память.
— Как он погиб? — спросил я.
Мама заплакала и не ответила.
Тогда она, пожалуй, единственный раз вспомнила о своем любимом муже, моем отце. Эта тема в нашем доме была закрытой. Повзрослев, я несколько раз пытался ее расспросить, и каждый раз ответом были слезы. Так что слово «отец» для меня просто слово, за которым ничего не стоит, и напоминают мне о нем лишь фотография тридцатилетнего круглолицего мужчины в офицерской гимнастерке со значком «ворошиловского стрелка» на груди и портсигар, плотно набитый папиросами «Беломорканал», на двух из них запеклись бурые пятна крови.
Единственный человек, который мог бы мне рассказать о нем много интересного, была бабушка, отца она всегда привечала и называла любимым зятем. Но когда я созрел для своих вопросов, задавать их стало уже некому.
К старости Полина Тимофеевна стала говорить с легкой хрипотцой и песни перестала петь даже в застолье. К этому времени она потеряла на сенокосе один глаз — ткнула в него травиной, когда метали стог. Пока все пожни выкосили, да пока грибов-ягод заготовили, да огород убрали, да пока в город собралась, времени прошло немало, так что пришлось делать операцию…
Выпив за Сбруевых, я съел картошку, красную рыбу-кильку и даже банку горбушкой хлеба подчистил, а под огурец налил еще, но сказал себе: «Не увлекайся. Впереди лесоповал».
Третья стопка оказалась на удивление горькой и противной.
«Вот он, момент истины, — сказал я в назидание потомкам, — трижды прав был Анаксимен из Милета: чем больше пьешь, тем чаще удивляешься».
Где-то я вычитал, что однажды этот мудрый муж прогуливался в миртовой роще со своим учеником и тот спросил: «Почему тебя, учитель, столь часто одолевают сомнения? Ты прожил долгую жизнь, умудрен опытом, ты учился у великих эллинов. Как же так случилось, что и для тебя осталось столь много неясного?»
