* * *
Левша Фип прочистил горло, чтобы протолкнуть в него еще один мой «Роллс-Ройс».
— Так вот что значит быть богатым вчера и бедным сегодня, — задумчиво произнес я. — Трагично, не правда ли?
— Очень.
— Полагаю, Оскар очень зол на тебя за все это?
— С чего бы это? — спросил Фип. — Цилиндр не сработал, так что он ничего не потерял. Хлам в его магазине он не может продать, а теперь, когда он превратился в свинец, он может сбыть все в армию для переплавки пуль. Так что с ним все в порядке. Что касается меня, то я выбрался из этой истории с моей милашкой.
— Значит все обошлось.
— И да, и нет. Оскара раздражает только одно. Видишь ли, этот изобретатель был не в себе, когда говорил, что его Мидаскоп превращает вещи в золото. И он ошибся еще в одном пункте — когда утверждал, что цилиндр не действует на плоть.
— Что это значит?
— Оскар был очень расстроен прошлой ночью, когда все закончилось. Он спрашивал меня, что он будет есть на следующий день без денег. Поэтому я велел ему повесить веревку на окно и поймать окуня в реке. Он так и сделал, и именно поэтому спятил.
— Как это?
— Потому что он бросил леску в том месте, куда зашвырнул цилиндр вслед изобретателю. И вместо окуня он получил милых, маленьких золотых рыбок.
Я улыбнулся.
— Слишком плохо. Но, в конце концов, он все еще мог их есть.
Фип нахмурился.
— Именно это я ему и сказал. И он их съел. Так что теперь он в больнице.
— Почему?
— Отравление свинцом, — сказал Левша Фип.
Левша Фип и спящая красавица
(Lefty Feep and the Sleepy-Time Gal, 1942)
Было почти два часа ночи, когда я забрел в заведение Джека и устало сделал заказ официанту. Я провел очень тяжелый день, и напряженно работал вечером. Теперь я был так слаб, что видел перед глазами почти пятна. И на самом деле, я увидел пятна перед глазами. Очень яркие фиолетовые пятна на очень кричащем желтом костюме.
Левша Фип сел напротив меня. Я открыл рот, чтобы зевнуть, но тут же в изумлении закрыл его. Высокий, мрачного вида мужчина, живущий в центре города, был одет в этот кричащий костюм, увенчанный ярко-оранжевой рубашкой и синим галстуком. Этот наряд, конечно, не гармонировал ни с чем, кроме белой горячки.
— Ну, Левша! — поздоровался я с ним. — Что это ты так вырядился, да еще в такое время?
— Я сижу напротив тебя в ресторане, — ответил Фип. — И причина, по которой я одет, в том, что они не позволят тебе войти сюда голым.
Это был разумный ответ, но он меня не удовлетворил.
— Я имею в виду, — продолжал я, — почему ты не в постели и не спишь?
