В тот же вечер, узнав, что во время его отсутствия Джулиано рассматривал наброски, Боттичелли не просто орал на слугу, но и избил ничего не понимающего парнишку чем под руку попало. На счастье слуги, под руку попался какой-то свиток, было более обидно, нежели больно. Слуга не понимал, ведь младший Медичи и его хозяин друзья, Джулиано всегда пускали в мастерскую и позволяли делать все, однажды даже из озорства пририсовать усы какой-то красавице на уже готовой картине. Сандро потом долго исправлял, но вот так не ругался. А тут ничего особенного, посмотрел человек угольные наброски, и ладно бы. Может, унес какой, но хозяин даже не проверил, сколько их осталось.
Может, поссорились?
Вот так всегда – хозяева ссорятся, а слугам попадает.
Джулиано скучал и заглянул к брату скорее поэтому, чем по делу. Тот попросил:
– Подожди, я сейчас освобожусь, только отправлю слугу к Сангалло.
– Зачем?
– Нужно отнести ему бумаги. И после этого я еще допишу два письма…
Лоренцо вечно занят, если дома. И как он все успевает?
Джулиано было неловко отрывать старшего брата от дела, и он предложил:
– Давай я отнесу.
– Ты?
– Да, я как раз к нему собирался. По делу.
– Хорошо. Вот. – Великолепный приложил перстень к остывающему сургучу и подал письмо брату.
У Джулиано не было никакого дела к Сангалло, просто хотелось уйти из дома.
Наверняка у архитектора тоже дела, но он все равно найдет минутку, чтобы перекинуться парой слов с приятелем.
Оставив двух своих слуг на улице перед домом скучать, Джулиано отправился внутрь. В доме на Борджо Пинти его хорошо знали, открывший дверь слуга сообщил, что хозяин скоро будет, а мессир Боттичелли в комнате.
Боттичелли? Вот он где… Джулиано решил подшутить над приятелем, а потому вошел почти на цыпочках, постаравшись, чтобы дверь не скрипнула. Но если бы и хлопнул ею, Сандро не услышал, он стоял перед небольшим холстом с палитрой и кистями в руках. Спросить, что это художник делает здесь, в довольно темной комнате, когда у него имеется прекрасная светлая мастерская, Джулиано не успел, вернее, увидев, что именно пишет художник, замер.
На холсте был почти законченный портрет девушки, той самой, с набросков.
Боттичелли почувствовал, что кто-то есть сзади, начал поворачиваться, а сам Джулиано открывать рот, чтобы спросить, кто это. Но тут нежный, словно звон колокольчика, голос из-за двери произнес:
– Я готова, мессир Боттичелли.
И в комнате появилось Солнышко.
Нет, это не была Симонетта, даже шестнадцатилетняя, лицо несколько иное, но тоже полудетское, очаровательное. Широко распахнутые зеленые глаза смотрели одновременно задорно и смущенно, чуть курносый носик, алые губки.
