— Милые!.. голубчики!.. — обрадованно зашептала Аксинья Ивановна и склонилась на корточки перед носилками…
— Сколько радости-то!.. И солнышко будто другое… И мы из погребушки, как жуки, повылазили…
— И Митяшка? — уже весело спросил Доброполов.
— И Митяшка… Бегает нынче весь день, как козленок. И бабку вытащили на свет божий. Шалашик мне бойцы уже состроили… В шалаше мы сейчас и ночуем…
Аксинья Ивановна жадно всматривалась в лицо Доброполова, склонялась к нему все ближе. Он чувствовал ее взволнованное дыхание, какой-то особенный, густой лесной запах, струившийся от ее кофточки, теплоту близко приникшей к нему груди…
— Пуговкин-то убит, — с грустью сообщил он. — Тот, что провизию приносил тебе.
— Евсейка-то… Ах, скорбный мой…
Аксинья Ивановна вздохнула.
— Не добрался он до немецких окопов, а то бы он задал им, — сказал Доброполов.
— Никогда я вас всех не забуду. Никогда, голубчики, — шептала Аксинья Ивановна. — А вас, товарищ командир, в особенности.
— Ты, Аксиньюшка, командиром меня не зови, теперь пора нам и познакомиться, — зовут меня Федей, так и зови… — Он поймал ее руку и уже не выпускал ее, не сводя с тонкого, еще более похорошевшего лица беспокойного взгляда… — Будешь ухаживать за мной?..
— Буду… — чуть слышно прошептала женщина и, отводя в сторону загадочно засветившиеся глаза, положила на голову Доброполова руку, стала перебирать его влажные волосы… — Если бы мне начальники разрешили, я бы за всеми вами ухаживала. Эх, если бы не Митяшка, поступила бы я в этот лазарет работать.
Доброполов смежил веки, чувствуя, как ласковая рука нежно гладит его волосы. Небывалая теплота разлилась по его телу. «Завтра меня увезут отсюда», — думал он. И как удивительно, что он познакомился с Аксиньей Ивановной здесь, в самом пекле… И откуда явилось это? Неужели это еще возможно?.. Здесь, среди неостывшего пепла?
Он открыл глаза.
«А ведь она совсем красавица, — не то с радостью, не то с какой-то щемящей грустью подумал он. — Пуговкин был прав…».
Смертельная боль опять вступила в ногу. Скрипнув зубами, он глухо застонал. Подошла Катя, сказала недовольным голосом:
— Вы не разговаривайте с ним… Аксинья… Аксинья… Как вас…
Доброполов сердито поморщился:
— Ты ее, Катя, не по имени-отчеству зови, а просто Ксюшей.
— Верно, какая я Аксинья Ивановна, — потупилась женщина. — Ксюшей и зовите…
— Вот, Ксюша, не знаю, как я и поеду теперь отсюда — следя за выражением ее лица, тихо проговорил Доброполов. — Ей-богу, не хочется. А ведь повезут, Ксюша. Куда-нибудь далеко в тыл. Может быть, даже завтра… Верно, Катя?
