— Товарищ старший лейтенант, — робко сказала сестра, — хирург сейчас занят операцией… Я выяснила… Ветров эвакуирован в армейский госпиталь…
«Кончено, никого не осталось», — печально подумал Доброполов и, после долгого молчания, попросил:
— Сестрица набейте мне, пожалуйста, трубку… там, в сумке табак… — И когда трубка задымилась, он спросил более ласково и спокойно: — Как зовут тебя, сестрица?
— Катя…
— Катюша, значит. Грозное имя. Вот что, Катюша. Тут рядом живет женщина… Хозяйка этой усадьбы, жена партизана-лесничего, который погиб в этих лесах… Зовут ее Аксиньей Ивановной… Очень занятная молодая женщина. Просто знакомая, понимаешь… Но для меня это знакомство — самое большое в жизни… Ты, Катя, не улыбайся. Не думай, что тут вообще что-нибудь… Я видел ее всего один раз перед самым боем — в ту ночь, когда мы переправлялись через Нессу. Она даже не знает моего имени. Но это неважно…
Сестра слушала с любопытством. Доброполов поморщился от боли, продолжал:
— Может быть, ей нет до меня никакого дела… Все равно… В другое время я тоже прошел бы мимо нее… не заметил… Мало ли людей на белом свете? Дело в том, что первый кусок хлеба после того, как наши части заняли этот рубеж, Аксинья Ивановна получила от моей роты… Ты понимаешь? Этот хлеб понес ей через огонь мой лучший автоматчик Евсей Пуговкин.
Доброполов передохнул, словно пытаясь унять охватившее его волнение.
— Евсей Пуговкин носил ей хлеб Красной Армии под минами и пулями. Хозяйка с ребенком и старухой помирали с голоду, но мы вернули им жизнь… Пуговкин и все, кто был здесь… Пуговкина вчера не стало, Катя… Он пал, как герой…
Доброполов умолк. Сестра положила руку на его влажный лоб…
— Товарищ старший лейтенант, — умоляюще-ласково прошептала она. — Не надо больше говорить.
— Нет, сестрица, дослушай… Родных у меня, Катя, никого не осталось… Жену с сыном немцы расстреляли в сорок втором году. Так что остался я один, как штык на винтовке. Завтра вы отправите меня в тыл и, возможно, я не увижу больше ни этого берега, ни речушки, за которую мы пролили столько крови, ни тебя, ни этой самой Аксиньи Ивановны… И я хочу, грозная моя Катюша, чтобы ты пошла к ней, этой женщине, и сказала, что я, старший лейтенант Доброполов, хочу повидать ее и поблагодарить за подарок… Ты понимаешь, она подарила мне вот эту трубку. Это было все, что она могла мне подарить…
Катя, склонив голову, молчала… Когда она заговорила, голос ее дрожал…
— Товарищ ранбольной… старший лейтенант. Я скажу ей, кажется, я знаю ее. Она помогала нам носить воду.
