— Свят, свят, свят… — услышал Доброполов рядом с собой чей-то хриплый голос. — Разрази его, аспида… Не дай ему подняться, ныне и присно и во веки веков… Матушка артиллерия… Наддай!.. Жарни еще!.. Так его!.. Так!.. — приговаривал Пуговкин. Длинноногий и сутулый, в короткой шинели, поседевшей от росы, он напоминал журавля, шагающего по болоту.
Дыханье смерти уже витало где-то близко. Пока смерть разгуливала над передним краем немцев и пожинала там свою обильную жатву, пока клокотал огонь русских орудий и неприятель не смел высунуться из окопов, Доброполов спешил как можно больше отхватить у него этого невылазного жидкого месива, кишащего всякой болотной тварью.
Но вот болото кончилось, и люди с облегчением выбрались на узкую твердую полоску ровной, как стол, сухой поймы. Каждый вынес на себе не менее пуда грязи, стекавшей с шинелей и сапог, как кисель, все были черны, как дьяволы. Но огорчаться этим никому не пришлось, да и не было времени. Лишь один Пуговкин отвел душу облегчающим матерком, с ожесточением сплюнул:
— Вот уж фрицы никогда бы сюда не полезли… Ни в жизнь…
Залегший рядом Сыромятных согласился:
— Что и говорить, немчура — сволочь аккуратная: воевать любит в белых рукавичках…
Стена разрывов все еще колыхалась впереди. Туман ходил над поймой волнами, смешиваясь с едким косматым дымом. Воздух над головами шипел и взвизгивал, а небо румянилось все ярче, как будто широкий занавес поднимался над землей…
Доброполов лежал в промоине с сырым кочковатым дном. Сердце его билось неровно — трудными мучительными толчками. Из горла вырывался отрывистый хрип. От ног до самой груди подбирался ознобный холодок. Брюки, разорванные на коленях, и даже гимнастерка были мокры, облеплены липким илом.
«Заметили ли немцы мою роту?.. А солнце еще не всходило… И буду ли я жить, когда оно взойдет?» — вспыхивали бессвязные мысли.
Орудия продолжали греметь. Доброполов осмотрел в бинокль пойму, выступающий из тумана холм, поросший редким орешником, зияющий многочисленными воронками, точно рваными ранами.
Там, на этом холме, были немцы. Чуть заметно выступала желтая глинистая полоска их окопов. А ниже, меж кустов, обязательно притаился какой-нибудь дзот. Русские снаряды пока приглушили его, если не расковыряли совсем; он молчит, но в нем сидит, зажав уши, чтобы не оглохнуть от разрывов, насмерть перепуганный немец… Он считает пока благоразумным не подходить к амбразуре, но как только смолкнет артподготовка, он судорожно схватится за рукоятку пулемета и будет строчить до беспамятства, пока удачно брошенная в дзот граната не размозжит его тупую башку…
