— Сразу видать — у самого есть детки, — сказала Аксинья Ивановне.
— Был сынок, хозяюшка…
— А где же он теперь? Помер, небось?
Доброполов тяжко вздохнул, не сразу ответил:
— Не своей смертью… Семью мою теперь не сыщешь, Аксинья Ивановна. Закопал их немец под курганом в Кубанской степи… Эвакуировался наш колхоз, ехал целым обозом — хлеб везли, скот гнали. Отъехали километров 70 — немец их танками и перехватил… Эсэсовцы покосили их из автоматов. Узнал я об этом только в этом году от председателя соседнего колхоза, — письмо от него получил. Где сынок мой и жена зарыты, — после войны буду искать. Степь Кубанская широкая, что море — человек в ней теряется, как иголка.
В погребе водворилось молчание. Аксиньи Ивановна скорбно смотрела на Доброполова, потом сказала тихо и просто:
— Товарищ командир, ежели что нужно вам и вашим бойцам, я сделаю. Окопы рыть, белье постирать… Что велите, то и сделаю…
— Спасибо, хозяюшка, большое спасибо, — поблагодарил Доброполов.
— У меня муж-партизан тоже пропал в этих лесах, — еще тише добавила она.
В это время снаружи послышалось натруженное дыхание ползущих людей, глухие стоны.
— Сюда, сюда… Осторожней, — запыхавшись, командовал кто-то шопотом. Откинув крышку входа и заслонит собой звездное небо, в погреб сначала просунулась тоненькая хрупкая фигурка в короткой серо-зеленой юбке. Это была медсестра санитарной роты Маша Загорулько. С необычайной ловкостью она поддерживала своими маленькими, сильными рукам чьи-то безвольно свисающие ноги в больших сапогах со стертыми подковками.
Связной Володя кинулся к ней и санитару на помощь, и в погреб бережно был опущен новый гость в изорванной до пояса окровавленной шинели. Доброполов узнал своего пулеметчика Никиту Ветрова, склонился над ним. На правом бедре его уже лежала пухлая марлевая повязка, пропитанная теплой яркой кровью. Давно небритое лицо покрылось слоем пыли, глаза смотрели сердито. Увидев Доброполова, он перестал стонать.
— Как же это ты, Ветров, поддался немцу? — желая подбодрить пулеметчика, сказал Доброполов.
— Попал… с…сука! — прохрипел Ветров. — Пулемет расшиб… жалко…
— Отойдите… Не мешайте, товарищи! — строго прикрикнула Маша.
Аксинья Ивановна глянула в лицо бойца.
— Воду он мне приносил из речки… — вздохнула она и отвернулась, закрыв рукавом глаза.
Ветров, услышав ее голос, с живостью повернул к ней лицо, искаженное судорогой боли, тихо и ласково вымолвил:
— Аксиньюшка…
И Доброполов заметил в суровых глазах этого пожилого человека то же самое, что было во взглядах Бойко, Пуговкина, Сыромятных, когда они заговаривали об Аксинье Ивановне.
