Для него было чуждо, представить размер своих доходов, он никогда не вёл никаких записей, не сохранял никаких чеков. Он был сродни легендарному Робин—Гуду: миллионер в душе, тратил огромные суммы денег, тут же взамен получая новые горы, он был полностью поглощён своей музыкой и ничем иным. В каком–то смысле это было единственно верным путём. Я имею в виду, что множество людей пытались присосаться к его деньгам, и деньги могли быть вложены или истрачены совершенно в другом направлении. К примеру, он собирался посылать часть денег своим родителям, но, когда я встретил в Нью–Йорке уже после смерти Джими, его отца и мачеху, то был нисколько не удивлён, узнав от них, что они не получили от него ни пенни. И у них еле хватило денег за место на кладбище, и что, когда исчез его могильный камень, на новый им было уже не собрать.
Напрашивается вопрос, а получал ли Джими те огромные суммы, которые зарабатывал?
Но вернёмся в тот вегетарианский ресторан, где он рассказал мне о своих доходах, Джими, как и прежде, много говорил о своей музыке, о своём духовном предначертании. Меня всегда поражало его видение божественного, но мне всегда было трудно уследить за запутанным ходом его мысли.
Так и не появившись на студии Эда Чалпина, Джими покинул Нью–Йорк, чтобы продолжить эти кошмарные гастроли в Сан—Франциско, затем Техас и Аризона, следом нарисовалась Канада, где год спустя его задержат с героином в аэропорту Торонто.
Но мы забежали вперёд и было бы естественно оставить это для следующей главы.
Гастроли продолжались. 54 концерта за 47 дней, включая концерт в Майами, где он был заявлен вместе с Франком Заппой и его Матерями Изобретения. При таком режиме карьера гильотинировала Джими. Вспоминается июнь 1967 и Монтерей, покорённый его очарованием, которое его, кстати, никогда не покидало. Сразу за Американскими гастролями в его планы входил 6–дневный поп–и–джазовый фестиваль в Палма на Майорке, «Музика-68». Но к его разочарованию, и к ещё большему разочарованию его поклонников, проект был отклонён организаторами фестиваля, сославшимися на недостаток средств.
Но это эмоции, реальной оставалась лишь ежедневная гастрольная пахота, всё более и более делающая Джими несчастным. На ум приходит партизанская война, которую вели туги с англичанами. Также и зрители боролись за своё право видеть в Хендриксе исполнителя жёстких сценических эффектов. Боролись против желания Джими просто играть музыку ради музыки. Вокруг Джими увеличивалась пропасть во всех направлениях. Взаимопонимание и доверие, давно исчезнувшее между Джими и Ноэлом (помните жестокую драку в начале января, когда Ноэл порезал руку Джими), стало исчезать даже между Джими и Мичем. Напряжение в группе росло день ото дня, но, полагаю, Джими больше страдал от менеджмента. В Нью–Йорке он сам мне говорил, что перестал доверять людям, которые вели его дела, несмотря на то, что они так много сделали для него.
