Тем не менее, Хендрикс был далёк от счастья. Ему досаждал шум в голове. Джими–вне–сцены был мягким, глубоко–чувственным человеком, но иногда вдруг становился агрессивным, делая выпады и словом, и физически в такой степени, что становилось страшно.
Много разных людей заметили эту его способность меняться. Эрик Бёрдон, например, мне говорил:
— У Джими эти крайности в характере. Он и день, и ночь. Я бы сказал шизофреническая натура. Но на самом деле, как и всякий в музыкальном бизнесе, Джими просто экстремист.
И если Джими становился всё более неуравновешенным, то в нём также росло чувство одиночества. Случайно, в лондонском клубе Speakeasy я встретил девушку, шведку из Гётеборга, она видела Хендрикса тогда в январе 1968. Её рассказ о их неожиданной встрече показывает, хотя и очень кратко и незаконченно, ту отчаянную степень одиночества Джими.
— Мы с подружкой, — рассказала она мне, — увидели на афише, что Опыты Джими Хендрикса находятся в нашем городе и, идя по улице, обсуждали, где они могли бы остановиться. Я сказала, что уверена, что они в отеле Опелан. И как раз в этот момент большой лимузин, проезжая мимо нас, остановился, кто–то высунулся из окна и спросил, не хотим ли мы поехать с ними в Опелан, пропустить по рюмочке. После того, как мы поняли, что они из Опытов, мы согласились и поехали с ними в Опелан. В отеле, в баре, нас ждал Джими.
— Мы выпили несколько рюмочек, было очень весело. Но мы решили, что пора уходить, когда он предложил подняться к нему в номер.
Таким был Хендрикс 3 января 1968, суперзвезда, приехавший в Швецию с триумфом, но не сумевший достичь того же с двумя местными простыми девчонками, после того, как он послал машину, чтобы снять кого–нибудь на улице для него. На следующий день он превратил содержимое своего номера в груду обломков.
Когда во время нашей следующей встречи в Нью–Йорке я попросил рассказать, что же тогда произошло, он объяснил это так:
— Дружище, мы приехали в Швецию на гастроли и я действительно хотел немного вздремнуть. Я думал, что номера в гостинице для нас зарезервированы, ведь обычно об этом заботятся заранее. Однако когда приехал, узнаю, что нас отказались принять две дюжины отелей. — И улыбаясь воспоминаниям о своих весьма сумбурных подвигах, добавил, — Клянусь жизнью, не могу понять почему!
— Тем не менее, прождав в баре, мы получили номера в том самом отеле. Находясь в полном смятении, я, наконец, почувствовал, что освободился и могу собраться с мыслями. Потом эта ночь, я не помню в котором часу, я был на взводе, мы с Ноэлом как всегда начали спорить, и похоже крепко подрались. Из–за чего не помню, помню только, что утром проснулся в тюрьме. Одно могу сказать, — и он опять улыбнулся, — шведские тюрьмы далеко не так хороши, как шведские девочки.
