— Я хотела бы знать, за что Бог наказал так тебя, — вот всё, что она сказала.
В этом вся моя мать.
Мы жили всего в квартале от Вест–Голливудской школы. Мать не задумывалась о том, чтобы отнести туда мои документы, поэтому я взяла это в свои руки, и записалась в пятый класс. Однажды после полудня, играя в школьном дворе, я неудачно упала, и что–то хрустнуло у меня в запястье. Школьная медсестра решила, что я сломала руку и отослала меня домой с запиской, где советовала обратится к доктору. Мать прошла в ярость.
— И ты осмелилась ещё жаловаться на школу! Да это Бог наказал тебя, потому что ты не достойна ходить в школу.
Диана едва ли была религиозной женщиной, но имя Его использовала часто, чтобы скрыть свою решительную низость. Каждый раз как я заболевала, или со мной что–нибудь случалось, она говорила, чтобы я подумала, почему Бог наказывает меня. Я не верила, что Бог желает мне наказания, я понимала, что это она сама.
Мне, как себя помню, всё время снились яркие благословенные сны. Однажды мне приснилось, что сижу я на берегу реки и разговариваю с Иисусом. Он нежно взял меня за руку и что–то вложил в неё. Это был простой золотой ключик. Иисус не сказал от какой двери этот ключ, но я инстинктивно почувствовала, что он поручил мне что–то очень важное. Мои сны вселяли во мне уверенность, расширяли мой внутренний мир и отводили от меня ядовитые Дианины стрелы. Этот золотой ключик до сих пор со мной и часто помогает мне не падать духом.
К вечеру моё запястье и пальцы распухли, посинели и пульсировали в ритм моему сердцу, а она даже отказывалась взглянуть, считая, что со мной ничего страшного не произошло. Я попросила у неё разрешения подержать руку в холодной воде.
— Да, как хочешь, но только после того как погладишь бельё.
Неделю спустя, я уже вернулась из школы, двое полицейских и один член Армии Спасения громко постучали в нашу входную дверь.
Я высунулась и прошептала:
— Тише, мама спит.
— Ну, в таком случае, мы разбудим её, — сказали они, проталкивая меня внутрь.
Только не это, чтобы люди в форме, громко топоча своими сапожищами вошли в спальню моей матери, нет, никогда! Поэтому, совершенно спокойным голосом я произнесла:
— Обождите минутку, я позову её.
На цыпочках поднялась по старой лестнице, которая всегда предательски скрипела, когда я хотела сделать что–нибудь очень тихо, и остановилась у изголовья её кровати, заткнутого полупрозрачным сатиновым пологом. Она спала как убитая, а чёрная тушь, не смытая с вечера, зловеще расползлась. Она считала, что должна выглядеть красиво даже во сне. Набравшись храбрости, я произнесла:
