Наблюдая за жизнью лагеря училища, никто бы не мог сказать, что всего только неделю тому назад курсанты начали обживать эту степь. С помощью солдатских лопат был создан целый город. Над землей поднимались лишь печные трубы, оповещая мир дымом, что обитатели «города» дома, как и полагается.
Улиц, конечно, не было, от блиндажа к блиндажу прокладывались по снегу тропы. Наиболее протоптанные вели к штабу училища и к походным кухням.
Вечером над лагерем неслись звуки гармошки. Старая русская песня о Стеньке Разине переплеталась с печальными протяжными башкирскими мелодиями, лирическими напевами украинцев, шутливыми песнями татар.
В офицерских землянках, в штабных блиндажах напряженная жизнь шла и ночью. Бойко и непрерывно стучали машинки, продолжались бесконечные переговоры «Луны» с «Уралом». Если бы в этот час стоявший на посту Матросов мог заглянуть в блиндаж лейтенанта Хайдарова, он увидел бы своего командира склонившимся над книгой.
Матросов охраняет покой курсантов и офицеров, прохаживаясь но площадке: десять метров туда, десять — обратно. Под ногами часового однообразно скрипит снег: скрип... скрип...
Под полушубок пробирается холод. Даже через валенки проникает пронизывающий ветер. Мороз щиплет нос, мерзнут руки. Матросов быстро ходит, притаптывая снег, часто перебрасывает винтовку из одной руки в другую. «Сколько же я торчу? Не пора ли меня сменить?» — думает Саша, прислушиваясь к ветру. Но никого нет, кругом тишина, значит, еще рано. Аккуратный и добросовестный карнач смену не просрочит.
Интересно следить за звездами. Они точно живые: то появляются, то скрываются, а некоторые, пробегая почти полнеба, исчезают совсем. «Небесный старшина устраивает перекличку», — шутя думает Саша. Но при таком холоде надо иметь большое терпение, чтобы следить за небесными светилами. Ох, этот проклятый мороз. Под ногами все тот же скрип, противный и надоедливый.
Саше представляется, что в эту ночь во всей степи бодрствуют только двое: он да ветер. Саша прислушивается к голосу ветра. Он то визжит, то стонет, то весело посвистывает, несясь в неизвестность. Саша поворачивается к нему спиной.
«Впервые выпало мне такое счастье — охранять покой, а может быть, и жизнь моих однополчан, — размышляет он с гордостью. — Мало ли что мы находимся за тысячу верст от фронта...»
Какая-то необъяснимая тревога окутывала часового. Ему даже показалось, что-то страшное надвигается на него.
Сколько бы он ни сверлил даль глазами, пурга мешала смотреть. Снег забивался в глаза.
