Нет, он не согласен ехать черт знает куда!
Ему подавай море! Этой большой любви не мешало то, что он видел море всего один раз в своей жизни, когда еще был жив отец. Но разве в этом дело?
«Обвел вокруг пальца, — сердился он на хитрого начальника милиции, служившего в далеком приволжском городке, — надул как цыпленка. Пообещал направить в колонию, откуда рукой подать до берега морского. А где тут океан?»
А поезд между тем все мчался и мчался. Поезду что! Он равнодушен к человеческой тревоге. У него свое расписание.
Когда тоска вот так совсем подступает к самому горлу, человек начинает метаться, пытаясь принять какое-то отчаянное решение, порою правильное, а чаще ошибочное. Ничего уж тут не поделаешь...
Подросток тихо шепнул себе: — Если сразу не наколюсь, то придется бежать!
Сказал и оглянулся на человека, лежащего на средней полке, на восьмом месте. Осуществление такого отчаянного плана зависело не только от него, Саши, но и от его невольного спутника, старого милиционера Басырова. Тот в это мгновение дремал, на большом лице, покрытом рябинками, застыла блаженная улыбка. «Спит или делает вид, что спит?» — спросил себя будущий беглец.
«Кажется, дрыхнет,— успокоил он себя и потянулся за бескозыркой, большой, шитой не для его головы; еще раз покосившись на милиционера, отважно шагнул к проходу. Услышав стук позади себя, он вздрогнул, замер, ожидая, что вот-вот Басыров схватит его за шиворот. Но ничего подобного не случилось. Может, этот самый стук ему лишь померещился?
Он осторожно, на носках, стал пробираться по коридору, выставившему напоказ худые носки, каблуки кирзовых сапог, висящие голые руки. До конца коридора оставалось сделать всего шага три, от силы — четыре, а там...
— Эй, Матросов! — неожиданно услышал он за собой спокойный голос «ангела-хранителя». — Тебе, как я предполагаю, захотелось подышать свежим воздухом. Не так ли? Так бы и сказал, чего же тут таиться? Кто отказывается от доброй порции кислорода? По-моему, никто. На следующей остановке вместе сходим за этим самым кислородом.
Саша стал насвистывать, словно ради этого и двинулся к выходу.
Басыров как ни в чем не бывало разлегся на своем восьмом месте и, полузакрыв глаза, о чем-то крепко задумался.
Кто-нибудь другой, может быть, сказал бы: вышло страшно неловко... Но не Матросов. Он послал своего конвоира мысленно к чертям собачьим.
Но о чем мог думать в эту минуту конвоир? Конечно, о своем подопечном.
Пассажиры занимались чем придется: дулись в «подкидного дурака», травили «морского». В конце вагона девушки дразнились ситцевыми частушками, а в соседнем купе, через стенку, усатый дядька рассуждал про удава.
