Обветренные лица наши почернели, как под знойным солнцем. Кожа на руках сделалась точно дубленая.
Вот сейчас все спят как убитые. А я пытаюсь бодрствовать. Закоченевшими пальцами вывожу кривые буквы. Пишу, конечно, на коленях.
Неожиданно подошел Саша.
— Все пишешь? — усмехнулся он.
— Пишу...
Парень он хоть куда. А вот добродушно подтрунивает надо мной. «Писарем» обзывает.
Подавив зевок, я спрашиваю:
— Чего не спишь?
Не отвечая на мой вопрос, он говорит:
— Как они там?
Он не может выкинуть из головы Лиду. Саша ждет не дождется письма. Я его отлично понимаю.
— Девчонки, пожалуй, начали трудиться. Прошло вон сколько времени...
Однако из его груди вырвался сдавленный вздох:
— Да не о ней я думал. За нее не беспокоюсь. Там, на фронте что?
А что там, я и сам не знаю. В лесу ничего нет: ни радио, ни газет. Душа за солдат между тем болит. На фронте происходит что-то страшное, это факт...»
«13 апреля 1942 года.
Наш бабай каждое утро, просыпаясь, начинал обшаривать свои собственные карманы. В первое время я не понимал его, удивлялся, чего он в своем собственном кармане потерял. Может, думал, курево ищет? Вижу, однако, не курит. Вдруг осенила мысль: он же проверял — все ли в целости...
Я онемел от ярости. Лишь одна обида билась в мозгу. Теперь мне ясно, почему Мухаррям-бабай вместе со своим другом спят от нас на почтительном расстоянии, в шалаше.
Вознегодовал, конечно, но взял себя в руки. Скандалить бесполезно. «Что же делать?» — думал я в смятении.
Однажды я ему на своем языке с укоризной сказал:
— Зря опасаетесь. Никто у вас ничего не возьмет.
Старик приободрился, усмехнулся:
— Все-таки среди воров работаем... — сказал он и посмотрел на меня выжидающе.
— Бывших воров, — поправил я его.
— Бывшие — другое дело, — улыбнулся он. — Вот те раз, я ведь этого не знал.
После опять наблюдал за ним: обшаривает свои карманы. Очевидно, по привычке... А теперь вот его с нами нет. И будто лагерь осиротел. Не хватает человека, который бы по утрам обшаривал свои собственные карманы, и баста. Даже такой он нам нравился».
Косой был мастер на выдумки. И вот вокруг лагеря появились дощечки с надписью: «Проспект волка», «Тропа колониста», «Портовый переулок», «Дорога к бане Мухарряма». Эти названия вошли в обиход. Так и говорили:
— Кто оставил топор на «Проспекте волка»?
Без смеха отвечали:
— Наверное, Ать-два. Он с Прожектором работал сегодня на том участке.
Алюминиевая тарелка — сигнальный колокол — висела на дереве возле «Портового переулка» — тропинки на берегу Кара-Идели.
