— Самое странное то, что Руфус, кажется, не замечает, что стал другим, — пожал плечами Билл.
— И очень хорошо, мой друг, что он не знает об этом.
Билл задумчиво посмотрел на Моргана.
— Нужно подождать. — Он замялся. — Мы не можем позволить себе лезть в... в противоречия разума, пока не убедимся насчет тела. Нельзя привлекать кого-то со стороны, по крайней мере, пока у нас есть хоть какой-то выход. Нам будет сложно объяснить психиатру, что скрывается за этими отклонениями.
— Иногда, — сказал Морган, — я жалею, что мы решили никому не рассказывать об этом. Но, думаю, у нас не было выбора. И не будет, пока мы не сможем написать «что и требовалось доказать».
— До этого нам предстоит сделать еще очень многое. Если у нас, вообще, получится. Если сила потока времени не окажется слишком мощной для нас, Пит...
— Опять занервничал? Не волнуйся, Руфус остановится на тридцати пяти. Еще одна серия уколов, затем, скажем, месяц на восстановление гормонального баланса, и он будет стареть вместе с нами. Если бы он не был твоим отцом, ты бы так не дергался.
— Может, и не дергался бы. Может, ты и прав. — В голосе Билла послышалось сомнение.
Майским утром они снова оказались в гостиной. И, когда Морган поднял голову, чтобы заговорить, открылась дверь, и в комнату вошел сорокалетний Руфус Уэстерфилд.
Он выглядел очень солидно и обладал красотой мужчины средних лет. К его волосам вернулся насыщенный темно-рыжий цвет, теряющий яркость над слегка косыми бровями. Черные глаза в глубоких глазницах тоже были раскосые, и их взгляд не напоминал ни одного Уэстерфилда, родившегося до этой поры. Лицо и мысли также были совершенно чуждыми Уэстерфилдам. Но сам Руфус не замечал подобные мелочи.
Идя по комнате, он что-то насвистывал.
— Какое прекрасное утро, — радостно сказал он. — Прекрасный мир. Вам, молодым, этого не понять. Только старик, которому выпал шанс снова стать молодым, может оценить все это.
Он раздвинул занавески, чтобы взглянуть на новые листочки и свежесть мая.
— Руфус, — внезапно спросил Морган, — что это за мелодия?
— Какая мелодия? — Руфус бросил через плечо удивленный взгляд.
— Та, что вы насвистываете. Скажите мне.
— Не знаю, — задумчиво нахмурился Руфус. — Какая-то старая. — Он просвистел еще пару тактов странной, едва слышимой мелодии.
— Вы обязаны знать ее — она была очень популярной в свое время. Слова... — Он опять замолк, черные глаза прищурились, уставившись в пустоту, пока он копался в памяти. — Крутятся на языке, но не могу вспомнить... Что-то на иностранном. Какая-то опера или что-то такое. В общем — легко запоминающаяся штука. — И он насвистел припев.
