– Ты же знаешь, что это случилось по ошибке, – стояла на своём Нянюшка. – И это была моя ошибка. Если тебе нужно взвалить на кого-то вину за случившееся, накажи меня.
– Ты и так уже слишком сильно наказала себя, моя драгоценная, – усмехнулся Оберон. – Я не могу сделать тебе ничего такого, чего ты ни сотворила бы с собой сама.
Убитая горем Нянюшка тяжело вздохнула:
– Но ведь то же можно сказать и о Малефисенте. Сестрички говорили мне, как она годами казнила себя за всё, что наделала!
– Но она не извлекла никакого урока, – покачал головой Оберон. – Она лишь ещё глубже погрузилась во тьму. Её поступкам нет искупления. Если бы она выбрала иной путь и стала такой ведьмой, какой ты надеялась её увидеть, нас бы здесь сейчас не было. Ты ведь знаешь, что я говорю правду. Ты знаешь, что я справедлив и умею сострадать другим. Не было такого, чтобы я налагал наказания незаслуженно. Прошу тебя, используй свой дар и взгляни на её преступления непредвзято. Я видел, как она совершала их. А ты отказалась смотреть. Возможно, это твой единственный проступок по отношению к ней.
– А какое отношение ко всему этому имеет моя сестра? – спросила Нянюшка. – И три добрые феи? Неужели они, как обычно, упорхнут в закат, даже не...
– Нет, дорогая моя, им это не удастся, – прервал её Оберон. – Но я не буду наказывать добрых фей, пока их подопечная в безопасности и её королевство уже не спит. А что касается твоей сестры, то она одна из причин, почему я сейчас здесь. За последние годы она очень, очень разочаровала меня. Я хочу вернуть Стране эльфов и фей былое умение сострадать и широту взглядов. Я уже очень давно наблюдаю, как магию фей искажают и портят, причём пользуясь моим именем! Такого я больше не потерплю.
Оберон разгневался, и теперь от его голоса содрогалась земля.
– Прошу прощения, король Оберон, – тихо сказала Тьюлип.
Король фей вспомнил о её присутствии и обратил на неё взгляд:
– Да, дитя моё?
– Твой голос так громок... Я опасаюсь, что от него может лопнуть линза господина Френеля в маяке, которая помогает освещать путь кораблям, заходящим в воды королевства, – сказала она, указывая на фонарь маяка.
– Верно, верно, дитя моё, ты совершенно права, – рассмеялся Оберон. – Уж и хитроумный был мастер этот Френель! Не любил работать в шахтах, как прочие гномы. Наоборот, он всегда предпочитал творить свет. Было время, он трудился на пользу моему недругу Витрувию, королю Циклопов, и создал самый великолепный маяк всех времён. Но я не виню в этом ни его, ни вас. Он был истинным художником и мастером своего дела, к тому же весьма благородного характера, и обладал необычайно ясным разумом – для гнома, конечно. Впрочем, я отвлёкся.
