Тоже зверь, но другой породы
С этого дня мне нравилось проводить время вместе с группой, но я никак не мог предвидеть, насколько приблизит меня одна случайная встреча к тому, чтобы чуть не стать полноправным членом одного из самых выдающихся коллективов тех лет.
Помню, мы впервые попали в Лос–Анжелес, осенние гастроли 1964 года близились к завершению, и наш промоутер, специализирующийся на Западном Побережье, Эл, определил нас в гостиницу Беверли–Вилшир, расположенную как раз напротив Родео–драйв, улицы с самыми дорогими в мире магазинами. Эл появился в первый же день, как мы туда заселились, и представился каждому из нас. Это был человек высокого роста, уверенный в себе, с не сходящей с лица улыбки сверкающей рядами зубов, которая так отличает американцев от всех остальных людей. Добавьте сюда короткую стрижку чёрных как смоль волос и карие глаза, которые делали его слишком симпатичным, для того чтобы быть промоутером, по крайней мере я так считал, сравнивая его с теми грубыми ослами, с которыми мне приходилось иметь дело у нас дома, в Англии. Но это же был Голливуд. Здесь все до единого, казалось, были звёздами экрана, к тому же Эл оказался отличным парнем, и мы все сразу с ним сдружились.
Эл знал и любил Голливуд, и с радостью начал делиться этой любовью со мной, найдя в моём лице благодарного союзника.
— Таппи, у тебя есть кто–нибудь на примете, с кем бы ты хотел, чтобы я познакомил тебя, пока ты здесь?
— Да есть один человек…
— Ну же, Таппи, это же Голливуд. Имя, назови имя.
— Джерри Люис, — после некоторого замешательства, произнёс я. — Ещё подростком я пересмотрел все его фильмы. Мне нравится этот человек. Он — живая легенда.
Сказал, и посмотрел на Эла.
Он посмотрел на меня поверх солнцезащитных очков и одарил меня своей кинозвёздной улыбкой.
— Ну конечно. Я знаю Джерри уже давно. Предоставь это мне, Таппи; я подумаю как устроить вашу встречу.
Мне всё больше нравился Эл, и он определённо считал себя большим человеком, но здесь, в Лос–Анжелесе, как я уже успел заметить, каждый отлично выглядел и каждый считал себя большим человеком. Поэтому я уже было подумал, что из этой затеи ничего не выйдет, но самое поразительное оказалось впереди. Представьте: раннее утро, (я уже стал забывать о вчерашнем нашем разговоре, а надо сказать, эти американцы, до сих пор не понимаю, как им это удаётся, быть приветливыми в такие ранние часы?) я, еле передвигая ноги, плетусь по улице, возвращаясь от очередной тётки, с которой провёл бурную встречу, стараясь придать хоть какое–то движение моим измотанным костям и вдруг слышу:
