— Ну, что ж, идём, — говорю.
Помещение церкви поразило меня размерами, думаю, рассчитанное на не менее полутора тысяч человек, и как только мы вошли, меня охватило ощущение, что я попал, по крайней мере, лет на пятьдесят в прошлое. По большей частью заполнена она была женщинами, детьми и пожилыми людьми. Мы сели где–то в ряду двадцатом, в середине. На паперти напротив прихожан стоял очень старый чёрный проповедник, собирающийся увещевать кулаком и словом.
Перед ним — три юные девушки, две из них явно беременны, третью он скорбным голосом обвинял в том, что она забеременела:
— Вы вступили на путь греха, дьявол ведёт вас туда, где единственно смерть явится вашим спасением, — кричал он визгливым голосом на этих троих перепуганных юных девушек.
Вдруг одна из них закатила глаза и упала навзничь, даже я, со своего места, услышал, как грохнулась её голова об пол, как какой–то кочан капусты. Затем тело её начало жутко корчиться, а она заверещала на каком–то странном незнакомом наречии. Это передалось людям, сидящим в первых рядах. Две оставшиеся совершенно потеряли самообладание, а проповедник, возвышаясь над ними, хлестал их потоком брани. За ним по правую руку сидел за органом седой человек, когда он обернулся, я был поражён, он оказался белым.
Он был явно очень стар, длинные седые волосы, длинная седая борода. На своих коленях он держал чёрного мальчугана. Ребёнок играл его бородой, с невинным восторгом и любовью в глазах он смотрел в сторону того брата, который стенал и причитал, обращаясь к своей пастве и предрекая огонь, камнепад и адские муки.
Несколько женщин с платками на голове и цветастых юбках и с совсем маленькими детьми стояли вокруг очага, готовя еду и раздавая горячий суп собравшимся. Запах тушёных овощей распространился по всей церкви, и это казалось ещё более странным, если вспомнить, что мы находились почти в самом центре Нью—Йорка.
У самой дальней стены прохаживались несколько детективов в сопровождении вооружённых полицейских, которые, как оказалось, находились здесь, чтобы предотвратить возможные эксцессы. Это уже было слишком для моих нервов: церковь со своей действующей кухней, своей собственной полицией, да ещё этот бесноватый проповедник, старающийся над своей паствой, и пытающийся изо всех сил предостеречь их, внушая мысль, что дьявол повсюду. Я был загипнотизирован им, его действиями и тем, насколько огромной властью над всеми этими людьми он обладал. Я понял вдруг, где корни народной музыки, откуда она черпает свою силу — из энергии огня, рождаемого молитвой. Вот где рождается чувство, вот как человек обретает силу. Молитвой, молитвой, молитвой.
