Нью—Йорк был полон всякими слухами. Что только не говорили о LSD. Час до сих пор уверен, что оно разжижает мозги и превращает тебя в имбицила. Прайси говорил, что слышал, что это — тяжёлая дрянь. Хилтон, он просто улыбался или смеялся над всеми нами. Конечно, все они оказались правы по–своему.
Как–то раз в Ундинах, я танцевал с одной цыпочкой, с которой только что познакомился и рассчитывал на её внимание ко мне тем же вечером, как нас грубо прервал Хилтон, схватив меня за рукав.
— Эй, Эрик. Ты должен мне помочь, — сказал он. — Они хотят меня ограбить. Вот, сохрани мой бумажник, я на тебя надеюсь, хорошо?
Я тут же сообразил, что ему выдалось на редкость мучительное путешествие. В его бумажнике лежала тысяча наличкой. Брайан Джонс тоже был там и стремительно носился от столика к столику, крутясь как дервиш. Глупейшая улыбка расползлась по лицу Хилтона. Я снова увлёк свою миниатюрную блондиночку танцем, но тут снова появился Хилтон и протягивает мне кусочек сахара. Я проглатываю его и, продолжая танцевать, жду результата. Блондинка плавно проплывает прямо перед моими глазами, движения её сексуальны, её громкий смех звучит у меня в ушах. Ребята кончают играть, но я продолжаю танцевать, ловя ритм во всём, в звоне стекла, в шуршании ног.
Я начинаю отъезжать, мягко стелясь по залу и ища глазами красоту вокруг себя. Вот с Хилтоном сидит за столом девушка. Черноволосая красавица, мягкие плечи и чрезмерная, как два нераспустившихся бутона грудь — в жизни такой красоты ещё не встречал. В дальнем углу Час, что–то шепчет на ухо Бобу Дилану. С лицом бледным, ещё бледнее оно кажется в контрасте с чёрными очками и бликами, отбрасываемыми настольной лампой по его худощавому лицу в дыму сигареты, зажатой в его длинных паучьих пальцах. Я танцую в одиночестве, в лучах прожекторов. Я потерял где–то свою блондинку. Она ушла. Я одинок и мне наплевать — я наверху, но ноги перестают слушаться, даже когда трубач заиграл своё соло. Наконец, добираюсь до столика, где сидит Хилтон со своей таинственной незнакомкой. Сажусь. Ему невдомёк даже представить меня ей, такой неординарной, такой необычной. А мы, он, я, мы все — джорди. Сказала, что танцует в Метрополе.
Я пытаюсь перекричать музыку, кричу ей прямо в ухо:
— Метрополь? Я думал, Метрополь уже закрыт. Это был джазовый клуб. Было время, я туда ходил слушать Мейнарда Фергюсона.
— Это место, где я работаю, я танцую там, топлес, меня зовут Джерри.
