В Парамаунте мы играли не счесть сколько недель. Нам казалось, что мы там уже бесконечность, мы стали чуть ли ни частью Тайм–сквер, неотъемлемой достопримечательностью самого сердца Нью—Йорка. Нам понравилось эта площадь. Мы полюбили этот город. Полюбили нью–йоркцев. Полюбили эту духовную столицу Америки.
Когда, наконец, кончился наш марафон, мы не уехали, мы остались в Нью—Йорке и продолжили наши выступления в других районах Нью—Йорка и пригородах. Везде, где бы мы ни бывали, всюду я бы хотел остаться, стать частью этой жизни, больших распродаж, толкотни и суеты, джаз- и стрип–клубов, шоу и бурлесков, чудиков и гомиков, сутенёров и дешёвых танцовщиц, винных нор и копов, патрулирующих свои районы — как мне нравился запах всего этого!
Мы переехали в более дешёвую гостиницу, Горхем, где жили, работая не только в районе Нью—Йорка, но и в Бостоне, и в Мериленде и в Южном Вашингтоне, но всегда возвращались на своих Кадиллаках обратно в Нью—Йорк. Не счесть чудесных рассветов, встреченных нами по пути из Манхаттана, развалившись на широких сиденьях нашего лимузина.
Наш шофёр оказался замечательным парнем, и мы все его сильно полюбили. Звали его Джо Тигр. Итальянец. Стопроцентный нью–йоркский итальянец. Юная копия Виктора Матюра, в своей лучшей роли, безупречно одетый, белоснежная сорочка, чёрный галстук–шнурок, шёлковый костюм, остроносые туфли, а в дождливое время неизменный макинтош. Мы колесили с ним из города в город, вдоль и поперёк изъездили весь штат, с концерта на концерт, большей частью по колледжам и университетским городкам — в любую погоду. Сперва мы вели себя очень сдержано. Нам нестерпимо хотелось запалить наши козьи ножки, но мы не знали, не были вполне уверены, как воспримет он наши действия.
В то время мы многим просто не доверяли. Как только отъехали, мы нажали на кнопку и стекло, отгораживающее пассажирский салон от шофёра, поднялось. Но знай мы тогда, что кондиционер, обновляет воздух каждые пятнадцать минут! А это означало, что воздух, циркулируя по системе, попадал и в шофёрский отсек. Мы въехали в Нью—Йорк ранним утром, Джо вёл машину как–то не совсем так. Он ехал по всем четырём полосам, проехал несколько раз на красный, а когда подъехали к гостинице, остановился напротив. Выбравшись из машины, мы увидели Джо, стоящим с поднятыми к небу руками и смеющимся во всю ширь своею голливудской улыбкой.
— Эй, парни, — повернулся он к нам, сверкая рядом ровных зубов, — не знаю, что вы там курили, но, друзья, уверен, мне бы хотелось попробовать, только когда я не за рулём Кадиллака!
