Бобу Левину стоило больших усилий восстановить всё. И когда Малыш Ричард сменил нас, он почувствовал, и вполне справедливо, приближение сердечного приступа, так как оставалось ему всего двадцать минут сценического времени. Двадцать минут, чтобы ввести публику в состояние полного исступления. И он проделал это, но я не могу воспроизвести здесь всё, сказанное в его адрес Бобом Левиным, что если бы ему было предоставлено больше времени, всё шоу целиком пришлось бы закрыть — городским властям ущерб нанесённый театру обошёлся в десять тысяч долларов. Но это мелочь в сравнении с тем, как выкладывался Малыш Ричард. Мне пришлось часто видеть его выходящим со сцены. С него буквально градом лился пот, когда он входил в лифт, чтобы подняться в свою уборную, встречаемый прямо в лифте своим костюмером с раскрытым огромным махровым полотенцем, в другом углу лифта ждал его чёрный коп, держа наготове зажжённую сигарету. Он проводил за кулисами, всё оставшееся время, сопровождаемый повсюду своей охраной. Малыш Ричард радовался как ребёнок произведёнными его публикой разрушениям.
— Отличное шоу, Ричард, — сказал как–то раз я, — отличное шоу, потрясающий материал, ты действительно сделал их всех.
Не успели двери лифта закрыться, вошёл Боб Левин.
— Ричард, я уже тебя предупреждал, и не собираюсь повторять ещё раз, если ты задерживаешь своё выступление хоть на десять минут, всё шоу сбивается на целых двадцать, и ты лишаешь времени остальных ребят, ты сокращаешь время выступления и Animals. Ещё одна такая выходка и ты свободен.
Малыш Ричард, видя, что в лифте вместе с ним находится один из зверей и является невольным свидетелем слов Боба, вспылил и, сорвав с головы парик и закатив глаза, взвизгнул пронзительным, старушечьим голосом:
— Слушай, ты, Мазерфакер! Я из кожи вон лезу, чтобы спасти твоё чёртово шоу. Побереги лучше свою задницу!
Боб Левин, набросившись на него, вцепляется Ричарду в загривок, тот в свою очередь попытается увернуться и наскочить на Боба, но тут решает вмешаться коп, до этого стоящий как статуя в углу лифта. Ни один мускул не дрогнул на его лице, строго посмотрев на Ричарда, он глубоким грудным голосом, который мог родиться только из под фуражки нью–йоркского чёрного полицейского, произносит:
— Эй, парень, если ты не заткнёшься сейчас же, я сделаю дырку 38–го калибра прямо между твоих глаз.
Малыш Ричард тут же затих, и не проронил ни слова, пока лифт поднимался до шестнадцатого этажа, на котором находилась его артистическая уборная.
