У Алекса были огненно–рыжие волосы, и он не только носил очки как у Троцкого, но и придерживался как и он откровенно радикальных взглядов, его радикализм проистекал из его любви к американской чёрной музыке, которую он почти досконально знал. Он сводил всё к одной теории: боль приносят друг другу люди, она передаётся от брата к брату, и ни кем иными как братьями. Вот такая игра воображения.
Да, вот именно, Алекс очень глубоко завяз во всём этом. Каждым удобным случаем, каждой свободной минутой он пользовался, чтобы заводить физиологические, метафизические, политические и блюзосодержательные разговоры с любым из наших.
Вот так Таппи и Рыжий Алекс стали нашей силовой группой.
Таппи Райт позднее оказался свидетелем всех наших приключений и путешествий, когда мы начали экспериментировать с разного рода ингредиентами и «веселящими» веществами. Это помогло Тапии осознать, что ему сверх всего необходимо было оставаться в совершенно трезвом сознании, пока музыканты находились за гранью реальности. Началось с того вечера, когда Хилтон переусердствовал, проводя опыты с кислотой. Каким–то образом кислота Хилтона попала в рот Таппи. Теперь уже никто не сможет объяснить как, но всё кончилось тем, что в предрассветные часы он оказался у Лондонского Тауэра. Стоя на травяном холме рядом с Тауэром он оказался свидетелем, как, захватив среди ночи Англию, парусные корабли Испанской Армады входили в Темзу. Сдавайся, Англия! Но не таков наш Таппи, чтобы стоять сложа руки. Он начал сражение и одним взмахом руки потопил весь неприятельский флот! За этот подвиг королева произвела его в рыцари, и к шести часам утра он уже вернулся домой, поделиться хорошими новостями со своей подружкой. Но она не поверила ни одному его слову. Нет, нет, и ещё раз нет, слава богу, какое счастье для нас, что Таппи, быстро осознав, что стал жертвой своего воображения, успел приготовить сцену до начала нашего выступления, кто–то ведь должен оставаться в сознании в этом мире — и он взвалил эту ношу себе на плечи.
Было время, когда Хилтон особенно увлёкся кислотой. Он нашёл дома старую роговую оправу от бабушкиных очков и вставил вместо стёкол пластиковые красные автомобильные отражатели. Шесть, может быть семь, месяцев он с ними не расставался. Совершенно ясно, что ему в них видно ничего не было, и бедняге Таппи приходилось его сопровождать, куда бы он ни ходил. Продолжая грузиться кислотой и смотря на мир через рифлёные стёкла, он, должно быть, представлял, что находится в каком–то совершенно другом окружении. Довольно эксцентрично. В итоге, неожиданно среди нас появился слепой, следующий за нами всюду, а Хилтон,
