Дверь артистической открылась. Широкое, с карими глазами, славянское лицо промелькнуло под кепкой рабочего сцены. Рукава закатаны, явно страшно занят, без сомнения это — он, директор зала, Билл Грэм, стоит посреди комнаты. Приветливо улыбается.
— Джанис, у тебя восемь минут, детка, собирайся.
— Вот так, всё будет хиппи–дитти — Билл крепко стоит у штурвала. Увидишь сам. Пошли, надо обязательно увидеть выступление Джанис.
Мы вышли в переполненный коридор. Случилось так, что я шёл буквально плечо к плечу с Моррисоном, и он успел рассказать мне, что в Калифорнийском университете в Лос—Анжелесе изучал кинематографию до того как присоединился к Дверям и что целью его было создать новое кино в Голливуде. Я сказал ему, что очень интересуюсь будущим кинематографа и что было бы не плохо встретиться и обсудить кое–какие идеи.
— Да, — согласился он, — будешь в Лос—Анжелесе, обязательно встретимся.
Эрик—Башка, как оказалось, знал в Филморе каждый закоулок и хорошо разбирался в лабиринтах коридоров и переходов. Мы шли за ним сквозь толпы почти в полной темноте и вдруг оказались среди огней и расцвеченных стен, так что я от неожиданности даже зажмурился. А тем временем таблетка мескалина, которую мне в руку сунула Джанис, постепенно проникала в мои внутренности, заражая мозг и увеличивая приток вибраций, воспринимаемых моими органами чувств. Мы с Эриком поднялись по узкой лестнице и попали в осветительную, заставленную прожекторами, 16–миллиметровым кинопроектором, ящиками с цветными фильтрами и огромным эпидиаскопом, в котором на стекле смешивались масляные краски и прижимаясь другим стеклом, давали причудливую проекцию на пол сцены и на экран над ней хаотично расплывающихся и смешивающихся цветных клякс.
Оператор следил за интенсивностью цветов и добавляет масляных красок то слева, то справа. В зависимости от музыки и ритма он двигал стекло, добавляя красок по своему желанию и весь зал погружался в пульсирующую игру всевозможных оттенков. Как я понял, такой режиссёр света в новом мире сан–францисского психоделического искусства играет не меньшую роль, чем сами музыканты. Созданное его воображением — оказывается визуальной частью музыки, а сам он — глазами этого психоделического экспириенса.
Джанис — на сцене, купаясь в луче прожектора. Погасили психоделические цветные разводы, падавшие на сцену. На ногах — красные шпильки. На ней — мини. Не могу оторвать взгляд от её сосочков, пытающихся прорвать тонкую ткань обтягивающей маечки, каждый раз, как она топает ножкой в такт или посылает жестом в толпу свою эмоцию. Следя за её выступлением, я снова и снова убеждаюсь с какой силой новая психоделическая эра отвоёвывает пространство у прежнего мирового восприятия. Никакая другая женщина, как эта южно–техасская подруга со своими мамочкиными причитаниями не смогла бы, сколько бы она не топала ножкой, завладеть вниманием и сердцами целого театра так, как это делала Джанис. Ни на какой записи этого не отобразить. Никакая магнитная плёнка нигде в мире не в состоянии передать исполнительское мастерство такого артиста, как Джанис во плоти. Эрик скрутил козью ножку и протянул мне. Я пару раз затянулся и передал Ящерице. Когда она пошла по второму кругу моей головой полностью завладела музыка, я улетел, меня здесь нет, мыслями я уже дома.
