— Да, верно. А я только вернулся из Канады, гастроли, всё такое, знаешь. Остальные в Лос—Анжелесе. А ты когда туда? Там тоже приличная обстановка.
— Очень может быть скоро, — говорю.
Он протягивает мне банку холодного Бадвайзера. Знакомое лицо промелькнуло в толпе. Крючковатый нос, голубые глаза, длинные светлые волосы завязаны хвостом на затылке, борода и улыбка через всё лицо принадлежали Эрику—Башке.
— О, ты, наконец, решил поучаствовать, да?
— Я только посмотреть, Эрик, действительно только посмотреть.
Крис Брукс выскользнула из темноты — в руке банка пива. И сразу ко мне. Целую её в щёку.
— Видишь, что я имела в виду? — говорит, а сама гордая как сова.
— Да, просто невероятно, фантастика, что здесь происходит, — подхватывает Эрик—Башка. — Кто мне скажет, что ничего не изменилось, увидев такое? Ты хоть заметил здесь что–нибудь плохое? Четыре сотни танцующих фриков и никаких беспорядков.
— Но, а Ангелы, там настоящая драка, — пытаюсь возразить я.
— Ну и что, Ангелы тоже становятся другими, меняются, — настаивает на своём Эрик.
— Да, я уже об этом слышал.
— Вот увидишь, нам удастся изменить здесь всё. Так мы изменим весь мир. Жизнь — это химия, — сказал он, — есть плохая химия, есть хорошая, и в Сан—Франциско сегодня мы стоим за лучшую философию — которая нужна всему миру. Мы сможем прекратить войну во Вьетнаме. Вот почему я уехал из Англии год назад. В Америке есть шанс всё изменить, грядёт революция. Если повести дела правильно, всё заработает. Ты только взгляни как заправляет здесь всем Билл Грэм. Только кажется, что здесь всё хиппи–дитти, этот человек делает и деньги тоже и музыканты у него хорошо зарабатывают. Все они профессионалы, а это только новый взгляд на все старые вещи, новый способ звукоизвлечения. Более открытый. Более искренний. Возвращаемся к корням.
Пока он стоял так, раскрывая передо мною свои взгляды на новый мир философии, вокруг нас образовалось плотное кольцо слушателей.
— Почему только на недельку, дружище, — сказал, снова широко улыбаясь, — жди, вот сейчас придут лётчики, в форме, во всех своих делах, с военной базы, тут неподалёку их база, и хотят, уж не знаю как, — тут он засмеялся пуще прежнего, — они тут летали, летали, знаешь, высоко, а на следующий день, просыпаются и обнаруживают, что все их атомные бомбы исписаны граффити белой краской: «Чёрт, мы никуда не полетим» и «Соска для военных», и дальше, в таком же роде. Я хочу сказать, что ничего не изменится, если ничего радикально не менять, и я не знаю, что будет с нами, если стоять на месте.
