Стоя сзади, она обвила меня своими руками и разломила прямо под моим носом капсулу с амилнитратом. Сущий дьявол. Не вполне понимая, что происходит, но пары сами нашли путь прямо ко мне в мозг. Ты бы видел меня в тот момент, стою на кухне голый, руками пытаюсь раздвинуть воздух, будто он какой–то вязкий, а она берёт из картонный коробки, стоящей рядом со мной на кухонном столе, яйцо и, протянув руку, разбивает его о мой живот! Жёлто–белая масса стекает вниз прямо на мой инструмент, который, похоже, только этого и ждал, всегда готовый ринуться в бой. Ещё одна из её ямайских штучек. О, мой Бог, чувство, словно вся Вселенная обрушивается на нас.
Не в моей привычке обсуждать мои переживания с кем–нибудь ещё, но я не в силах был устоять, чтобы не поделиться впечатлениями со своим приятелем, Терри Пилюлей, моими с Селиной опытами.
— Вот это дела, — сказал он. — Яйца, мать твою!
Вот тогда–то я и приобрёл среди друзей прозвище «Яйца». Оно приклеилось ко мне на долгие годы, хотя многие люди полагали, что Я. Б. означает просто «яйца на завтрак». Эггмен, другими словами.
Я потерял Селену из вида, но в конце семидесятых я столкнулся с ней в Мейфэйер на улице.
— Как дела, милый, — спросила она, пряча глаза за огромными солнцезащитными очками. — Не виделись тысячу лет.
— Привет, Селина, — я крепко обнял её и поцеловал в щёку.
Но её крупные красные губы уже нашли мои. Она хотела знать, что я делаю в городе.
— О, я здесь по кое–каким делам. А так, наслаждаюсь пока, — сказал я.
— Да? А где ты остановился?
— Тут, недалеко, есть Хилтон, может быть, там.
Мы решили, остаток дня провести вместе. Я уже и забыл к этому времени, что яичный бум начался именно с этой женщины.
До гостиницы оставалось пара шагов, и мы сняли номер. У меня взорвались мозги и, думаю, у посыльного тоже, когда он возник в дверях с сияющей как на рекламе Филип—Морриса лицом. Вошла она, полуобнажённая, со стройными длинными ногами в обтягивающих капроновых чулках, с сиськами как двумя чашами, готовыми расплескать коричневый виндзорский суп, колыхаясь, они заняли чуть ли не всю комнату.
— Вот, — произнесла она, протягивая посыльному пятифунтовую банкноту, — погладьте это платье.
Она повернулась и взглянула на меня своими огромными карими глазами.
— Ты не возражаешь, если я побуду здесь немного, Эрик, к ужину платье будет готово.
— Замечательно, — сказал я, — пожалуйста, располагайся, будь как дома.
— Впрочем, не надо, я сама поглажу его, — продолжила она, обращаясь к мальчику–посыльному, ничуть не смущаясь своей наготы, — и принесите нам бутылочку Моёт, лёд и, э… дюжину сырых яиц.
