В артистической я нашёл Хилтона в ещё худшем состоянии. Его светло–серый сценический костюм изодран и в пятнах крови. А сам, обхватив голову руками, забился в угол дивана, бормотал проклятья и был страшно зол.
Нам всем срочно нужно было что–то предпринять.
— Никаких больше театров с круглой сценой, Майк, пожалуйста.
Все находились в бедственном положении. Затем в тот же вечер, в гостинице мы привели более веские аргументы:
— Какого чёрта мы вообще играем в этой Сан—Фернандо, мать её, Долине?
Я так никогда и не сыграл в знаменитой Голливудской Чаше, пока не отыграл там концерт уже несколько лет спустя с Новыми Animals.
Мы стали «Ушедшими в отрыв», юными лордами нового привилегированного класса в наших королевских апартаментах — закрытых клубах рок–музыки. Женщины выстраивались в очередь в ожидании аудиенции, мы растолстели и тратили деньги не считая.
В Лос—Анжелесе мы вкусили глянца жизни, которая очень скоро нам приелась, и мы заскучали. Интервью, телевидение, адвокаты, фан–клубы, звукозаписывающие контракты… деньги. Что мы собираемся делать со всем этим? Что всё это сделает с самими нами?
Джон Стил играется со стеклянными дверьми. Хилтон Валентайн практикуется в гипнозе на пьяницах, чтобы те пили не виски, а водку. Час с Аланом запустили в бассейн акул. А мы с Таппи висим по большей части на телефоне, кому из нас двоих удастся собрать больше девочек–по–вызову.
Со временем мы вернулись к реальности. Мы приехали домой, в Ньюкасл. Вскоре мы все собрались в пабе Тайнсайд. Когда Битлы вернулись в свой Ливерпуль после триумфального шествия по Америке, их встретили с пренебрежением, и нам было любопытно, как нас встретят на родине. Мы не ждали ничего особенного. Но когда в восемь часов вечера наш поезд прибыл на Ньюкаслский Центральный, мы услышали странный гул. Какое–то завывание, похожее на нестройный хор гудков.
— Что это, Час? Как думаешь, Час, это какой–нибудь из современных дизельных локомотивов или что–нибудь ещё?
Час поднёс трубочкой ладонь к уху и прислушался.
— Нет, это точно не дизель, это крики подростков.
В это было трудно поверить. Мы уже были испытанными ветеранами и не были так глупы, чтобы высовываться из окон навстречу чуть ли не бунтующим массам. Сотни подростков, мальчишек и девчонок, заполонили вестибюль вокзала. Стихия. Паровоз медленно приближался к концу пути, за чугунными воротами, ведущими на платформу — устрашающая картина. Сплетённые в неуправляемое стадо, на грани помешательства. Пешие, конные полицейские, с ними не справлялись. По крайней мере, находясь за оградой, они не могли выскочить на пути. Мы с Хилтоном попрощались с ребятами и пошли в конец поезда. Пришло время каждому действовать самостоятельно, а мы оба жили в самом конце пригородной ветки. Перекинув через плечо наши дорожные сумки, мы прошли верхом по пешеходному переходу и спустились к пригородным поездам, чтобы попасть на побережье, всё ещё опасаясь встречающей толпы.
