. Научную базу исследований составили трофейные материалы, хранившиеся в Немецкой военной документальной секции (GMDS) в лагере Ритчи, штат Мэриленд. После завершения проекта в апреле 1946 г. пленные были репатриированы в Германию
[21].
У американо–германского сотрудничества были мощные побочные культурно–исторические эффекты — быть может, даже более важные, чем фактологический потенциал самих текстов. Именно из–за проекта Исторического отделения сформировались устойчивые идеалистические представления о германской армии: якобы руководство неизменно было суперпрофессиональным, а солдаты вермахта всегда и везде проявляли чудеса стойкости и боевого духа.
Удалось зацементировать и более глобальные спорные образы. Во–первых, сам вермахт в целоми его командование в частности преподносились как жертвы Гитлера в историческом смысле. Как минимум они были слепым орудием его произвола, как максимум же всегда протестовали из–за преступлений, организовали сопротивление, дошло даже до покушения на фюрера. Это было лукавство: конечно, вермахт не был однороден и в нем были представлены разные мнения, но на высшем уровне большинство генералов вполне осознанно следовало руководящей линии, да и к участникам заговора 20 июля 1944 г. сами пишущие относились в лучшем случае амбивалентно, в худшем — как к предателям[22]. Во–вторых, генералам удалось отделить историю войны от смысла нацистской войны, т. е. от расширения сферы власти нацистов в целом и чаемого «жизненного пространства» в частности, от защиты политического строя и всего, что он предполагал. Немецкие солдаты и офицеры «просто» сражались в отрыве от режима, который дал им в руки оружие и указал направление стрельбы. Всё это подавалось как «служба своему народу», «защита Родины» — какой родины, не уточнялось. Цели войны обозначались отдельно и назывались «гитлеровскими целями». Гитлер при этом представал, конечно же, упертым дилетантом, который вставлял палки в колеса и танковые гусеницы. Банальные прогнозируемые факторы вроде морозов и бездорожья, усложняющие любую войну, сыграли, с точки зрения генералов, ключевую роль в их поражении. Сами же они оставались безгрешными.
Ситуация начала меняться только в середине 70–х гг., когда в Германии появилось новое и весьма критично настроенное поколение молодых историков, которым были безразличны или даже неприятны свершения их собственных отцов. Выдержав тяжелые дискуссии 80–х гг., известные как Historikerstreit («спор историков»), и обсуждения, вышедшие за границы чисто академической сферы, пройдя через череду новых работ, показывавших полноценное участие армейских структур в оккупационной политике и в войне на уничтожение на востоке, германское общество столкнулось с необходимостью признать фактическое положение вещей уже становившегося далеким прошлого
