Он не знал, прозвучит ли ее голос чудесно или отвратительно. И не узнал. Он ждал, что она скажет, но она не произнесла ни слова, только присутствовала.
— Мама, чего ты хочешь?
Но она была мертва. И не хотела ничего.
Он проснулся в просторном пентхаусе с видом на озеро. Даже не успев раздеться перед душем, он позвонил Бобби домой. Но рабочий день Бобби начинался в восемь утра. С восьми до восьми и срочные вызовы по ночам.
К телефону подошел мистер Фрейтаг. Старик пылесосил ковры и, чтобы лучше слышать, выключил пылесос. Сказал, что Бобби уже ушел.
— Утром тяжело, — сказал он Цукерману. — Я почистил духовку, разморозил холодильник. Но моя Джулия… Я хочу, чтобы она была со мной. Разве это нехорошо, разве это эгоистично — хотеть, чтобы Джулия снова была со мной?
— Вовсе нет.
— Я с пяти утра на ногах. Грегори так и не пришел ночевать. Не понимаю, как Бобби это терпит. Он даже не позвонил отцу, не сказал, где он. А теперь утро. Пошел снег. Будет метель, и сильная. Всем вокруг это известно. В «Сегодня» говорили. В газетах писали. Только Грегори об этом не слышал. Мне надо уйти сегодня утром, пока не началась метель, а Грегори нет. — Послышались всхлипы. — Снег… Снег так рано. Цук, я этого не вынесу. Снега на полметра.
— А если я вас отвезу? Можем вдвоем поехать на такси.
— У меня есть машина, на полном ходу, только Бобби рассердится, если я поеду один, тем более в такую погоду. Как она любила смотреть в окно, когда шел снег! Как девочка — всякий раз, когда первый снег.
— Я отвезу вас на вашей машине.
— Исключено. У вас своя жизнь. Слышать об этом не хочу.
— Я подъеду к десяти.
— А если Грегори вернется…
— Если вернется, поезжайте без меня. Если никого дома не будет, я пойму, что вы уехали с ним.
Стоя под душем, он ощупал свое туловище. Ничего хорошего. Одно новшество — второй день подряд главным будет он, а не боль. Лучший способ приспособиться к боли — никак к ней не приспосабливаться. Полтора года ушло на то, чтобы это понять. Первым делом он отвезет мистера Фрейтага на могилу, пока снег не похоронил его жену во второй раз. Его собственный сын занят, внук неизвестно где, а Цукерман свободен и вполне дееспособен. Так легко удовлетворить отцовскую просьбу! Этому занятию он был обучен блестяще — незаурядный талант в этой области он проявлял с детства. Только когда он окончательно вырос, стало мешать занятие, к которому у него тоже был талант. И то, как он разбирался с ним, отдалило
