Сколько мог, я по обязанности командира все же старался жить с ним в мире, но было у меня всегда предчувствие: на узкой дорожке мы когда-нибудь все же столкнемся.
И столкнулись.
Глубокой ночью мы взяли большую деревню. Были те первые минуты, когда, ворвавшись в населенный пункт, не знаешь, где штаб, где командир, за что браться. В такую минуту можно столкнуться с отставшим немцем, еле продравшим глаза; на улице слышатся редкие выстрелы, хотя основной бой ушел дальше. Деревню мы взяли с ходу, она даже не загорелась, в переулке только горела машина с патронами, они трещали, как хворост. Я шел по развороченной танками улице, спотыкаясь в темноте. Впереди замаячили две фигуры, которые свернули в первый попавшийся двор. Вдруг до меня донесся не то крик, не то стон. Кричала женщина в том дворе, куда свернули двое.
— Эй, кто там? — крикнул я в темноту.
Женщина приглушенно простонала и замолкла. Дулом «ТТ» я открыл калитку, поискал фонариком. На крыльце — никого. Я прешел во двор и в темноте заметил двоих, прижавшихся к стенке сарая.
— Кто здесь? Выходи! — сказал я, осветив стоявших фонариком.
Мужчина повернулся на свет, и я узнал Козловского.
— Уйди ты! — зарычал он, выворачивая из-за спины автомат.
Я погасил фонарик.
— Отпусти девчонку, — сказал я.
— Она немка.
— Отпусти, гад человека, — повторил я.
Он шагнул вперед, на ходу готовясь к удару прикладом автомата. Я знал этот удар, и Козловский налетел на мой локоть переносицей. Поднявшись, он долго тряс головой, приходя в себя, нащупал рукой автомат, покосился на девчонку, дрожавшую от страха.
— Пошла прочь, — сказал он ей. — Дурак же ты, спаситель. А что они делали с нашими бабами?
— Тебе надо бы вместе с ними и воевать, сукин сын, — сказал я.
Козловский растер ушибленное место, закинул за спину автомат.
— Хорошо бьешь, старшина. Ответ за мной. Могу дать совет: возьми этого цыпленка и в смерш. Допросят, опознают, и мне трибунал. Действуй, а то ведь я и после войны буду тебя искать. Под землей найду.
— Катись, катись, голубчик. А насчет трибунала — не твоя забота. Я его тебе обеспечу.
Он направился к калитке, девчонка вдруг отделилась от стены и пошла за ним. Он обернулся и зарычал. Девчонка отскочила и, втянув голову в плечи, зашлась в плаче. Одурела, что ли, от страха?
— Иди, дура, — сказал я. — К матери. Нах хаузе иди. Не слопали тебя, живая.
Она что-то бормотала и жалась ко мне, как собачонка, дрожа и всхлипывая.
— В бункер иди, — сказал я. — Не толкись на глазах, шалава.
