Рассказы - Владимир Константинович Сапожников

Макар вытащил на берег долбленку и посмотрел на реку.

Плот, пока он выгребал, отнесло, и теперь, казалось, стояли прямо на воде.

— Ждем к ужину, — повторил Максим. — Обернешься?

— Постараюсь, — ответил Макар. — Не проскочить бы.

— Запалим костер на Удожьей косе. Следи.

Черт ее упомнит, какая она, Удожья коса. Они все на реке одинаковые, косы. Только Максим их и знает. Ну, с костром, конечно, легче не проскочить.

Макар сел на горячий валун и стал разуваться. Ботинки промокли, ноги побелели и сморщились. Он разостлал портянки и прошелся босиком по нагретой солнцем гальке. Подошвы на сухом зудели и отдыхали.

Никто уже на плоту не смотрел в его сторону; на Максиме алела красная рубаха, она была в заплатах и походила на гриб-мухомор.

— Максим! Одеяло мое подсушите! — крикнул Макар.

— Просушим. Вези соли.

Про одеяло Макар напомнил так: и без того ребята догадаются. Хотелось, чтобы кто-нибудь откликнулся.

Максим, тесавший на запасное весло сухую колодину, воткнул топор, и он, перестав звенеть, тупо гухнул в бревно.

— Слышь, Макар, поужинаем, хрен с ней, без соли, ты не гони через силу. А по свету выплывай.

— Ладно. Видно будет.

Макар воткнул в берег весло, как знак, если на обратном пути придется шариться в темноте, искать лодку. Лотом обулся, туго намотал портянки.

Берег обрывался к реке стеной, а у самой воды громоздились столбы-монахи, как бы выложенные из неуклюжих глыбин. На стене и монахах — белые полосы, будто сверху лили известку: в трещинах гнездилось воронье. Ворон такие кручи любит: чем страшнее, тем ему лучше. Если не делать крюка, подъема тут на сорок минут: взять сразу влево, пролезть узеньким ложком между монахами, а там все время правь вдоль кручи. Обходной же дорогой, пока делаешь крюк, проканителишься часа полтора. А тут хоть и круче, и осыпь, дорога Макару знакомая: прошлый год этим местом он и выходил на берег.

Ну, в путь-дорогу! Только на берег подняться, а сверху уже видна падь, в которой стоит шалашишко Кузьмы Кривого.

Тут Кузьма рыбачит, на енисейском притоке Умгане. По прямой до шалаша километров десять, а от устья Умгана — все сорок набегут, да и не выгребешь, если на лодке. Кузьма промышляет хариуса, коптит, солит его, а в сезон берет туруханскую селедку. Кукует тут весну, лето и осень, все время один, как перст. Живет до белых мух, до последних пароходов. Подбирает его знакомый капитан, который ради него останавливает судно.