— Мы все скорбим, мама! Это Сашино… — голос осекся, он неловко сунул в руки Зои чемоданчик и, смахнув фуражку с головы, скомандовал: — Выгружай!
Большой деревянный ящик с ручками по торцам парни бережно передали из кузова мужикам. Трифонов и Боровой деловито распустили бока, обнажая вспыхнувший на солнце белый цинк. Зоя, беспамятная, повалилась боком на гремящее железо. Из плохо пропаенного шва сочился едкий, тошнотный трупный дух, забивая дыхание. Блики от цинка больно били в глаза, опухшие от слез. У Зои тряслась голова, словно у параличной. Алексей силой оторвал ее от гроба, увел в дом. Петр Семенович еле-еле сдерживал подкатившие к горлу горькие, как полынь, рыдания. Бабы ревели в голос. Егорка, до этого стоявший возле гроба молча и недвижимо, неожиданно громко заверещал, как подстреленный зайчонок, и кинулся прямо через заплот на зады. За ним рванулся Павел. Братишку он поймал возле леска, окаймляющего сток старицы, в лето пересохший и песчаный. Он прижал трясущееся от рыданий тело, шептал:
— Ну, тихо-тихо! Успокойся. Ты же мужик!..
— Вырасту… стану военным! — визжал Егорка. — Убью чеха! Убью!.. Убью!..
К дому подошли обнявшись. Кто-то дал попить колодезной холодной водицы из ковшика. Губы постукивали о край, пока Егор жадно глотал пересохшим ртом воду.
Над округой висела тяжелая тьма. Зоя ходила по избе, протягивая руки, обезумевшими глазами смотрела куда-то в пространство и без конца толмила:
— Саша!.. Сынок!.. Сашень-ка-а-а!..
Велико и неизгладимо горе матери, потерявшей родное дитя. Алексей не мог смотреть на это. Дрогнув губами, он с большим трудом перешагнул порог дома, словно великая усталость спеленала ноги, вышел во двор. «И опять подружке моей досталась горькая доля! Что за жизнь?!»
Мужики пытались протиснуть гроб в сени, ворочали так и этак.
— Зря мучаемся! — в горячности проговорил Боровой. — В сени занесем, а в избу как?!
— Выламывай простенок, мужики! — визгливо выкрикнул Петр Семенович, тряся непокрытой головой. Седые волосы взлохматились, как у завалящего пса. — Ломай!.. Все едино…
В это время подъехали на райкомовской машине Назаров и Березин. Лица их были хмуры. Печать горя беззвучно задела крылом всех. Трифонов, совсем трезвый, заводя ломик в паз простенка, обернувшись, выспрашивал:
— Как это Пыльнов сдался?!
— А никак! — проговорил с силой Березин. — Украли мы из морга гроб… Старшина мужик смелый. А Анвар Галимзянович ребят из ДОСААФа организовал! — и к Алексею: — Тащи трос… Машиной подцепим и вывалим простенок. А так прочухаемся! Пыльнов уже, наверное, рвет и мечет!
