На кладбище пришли, когда солнце уже перевалило хребет и долина на Белых берегах заиграла лучезарно. Петра Семеновича, по обычаю, пропустили за семейную ограду первым, где покоились все Березины от корня. Подойдя к свободному месту, по-хозяйски ткнул лопатой и сказал со спазмой в голосе:
— Для себя берег местечко! Эх, Сашка, Сашка! — слеза вылупилась в уголке глаза и застыла. — Вот ведь!.. — горчинка слышалась явственно. — Мне-то теперь придется за оградкой лечь…
Мужики стояли в скорбном молчании, оперевшись о черенки лопат.
— Хватит и тебе, — тихо спугнул тишину Матвей Егорович. — Ляжем рядком… Давай, мужики, пошире наметим. Гроб-то железный… Ну, с богом!
Вскоре приехали на грузовичке комсомольцы из Темирязевского депо, где работал Александр до призыва. И дело пошло быстрее. Старички, намаявшись на каменистой почве, присели на лужок, снова потекли разговоры:
— В сорок восьмом те же чехи бузили и сейчас постреляли наших ребят! Что за люди?! Им хлеб в руки — они дуло в пузо!.. — говорил двоюродный брат Петра Семеновича, живший по ту сторону хребта у Малиновских гор, шумно выпуская из широких, будто приплюснутых, ноздрей две струи дыма. — Им, понимаешь, свободу от фашизма дали! Не ценят, подлюки! Венгры бузили, поляки… опять чехи!..
— На весь народ не вали. Это фашистские недобитки! — Трифонов смачно матюкнулся, но тут же затих, поняв свою оплошность.
— На кладбище-то не больно расходись! — попрекнул его Матвей Егорович. — Святое место!.. А баешь ты верно! Гнилые западники! Они товарищи тогда, когда жрать хотят… Я еще в Первую мировую понял их натуру. Погодите, все забудут… И памятники воякам снесут!
— Ну, ты загнул, Матвеич! Чать, славяне!..
— Как там наши в районе? — перехлестнул разговор Трифонов. — Мне надо было ехать… Я бы Пыльнова разнес там!.. Вдребезги!
— Не гони волну, — встрял Климов.
К обеду, когда мужики уже вернулись с кладбища, к воротам лихо подкатил грузовой ДОСААФовский шарабан, крытый маскировочным тентом, с ядовитой зеленью. Из кузова выскочили четверо парней, загремели задним бортом. Из кабины вылез Алексей с водителем, а следом старшина. Окинув печальными глазами собравшийся вокруг народ, он сразу вычислил мать Александра. С одной стороны ее поддерживала Катерина, с мокрым от слез лицом, а с другой — Маринка. У Зои квело подгибались ноги. Старшина, побледнев еще больше, держа в левой руке дембельский чемоданчик Александра, приготовленный им заранее, четким строевым шагом приблизился к Зое и, кинув руку к фуражке, срывая голос на хрип, произнес:
