С Дмитрием Алексей встречался частенько. И каждая встреча, как ножом по горлу. И сразу же вспоминалась утренняя погоня, выстрелы и мертвый Василий. «Интересно, знают ли они, кто убил их брата?!» — частенько мучили назойливые мысли. Да, поганенькое чувство не покидало Алексея после каждой встречи, хотя незначительными словечками они перекидывались редко. Только однажды на крылечке райкома, где покуривали в перерыве районного собрания низовых руководителей, Дмитрий, шутя, громко проговорил:
— А помнишь, Алексей Павлович, как вы с Василием задрались? Если бы не мильтон Витька Пересмыкин, то лежать бы тебе в сугробе, а не Ваське!
— Заткнись ты! — сквозь зубы проговорил Алексей и, сжав губы, ушел в райком. О чем уж там говорил народ, Алексей так и не узнал. Но как-то, спустя уж недели две, начальник оборотного депо в Плакучке, слышавший короткий разговор на крылечке, посоветовал:
— Ты подальше держись от Фролова. Делишек темных за ним много, как и за всей семейкой.
— Отмахнемся!.. — весело отозвался Алексей, но напряжение не спадало с того времени. Глухое раздражение копилось, как снежный ком. И сейчас пошло-поехало времечко назад. Внезапно вспомнилось Марьинское. То, когда он был там зэком, и то, когда приезжали за погибшим Березиным. «Как заноза!» — В сердце все время вползало что-то холодное и вязкое, как тело змеи. Попытка вернуться к сегодняшнему теплому и доброму, семейному, ни к чему не привела. Со встречным ветерком и таежным духом вроде бы пришло успокоение, но уродливые воспоминания о прошлом все же застряли в сердце.
— Завязло, как в болоте! — ненавистно прошептал Алексей. — Все путается под ногами!..
Состав выкатился из ущелья Каменки с ветерком. Вдали, на горе, мелькали огни Ленинского. Долина раздалась, будто раздвинутая вспарывающими темноту фарами прожекторов тепловоза. Тормозные гудки затихли. «А интересно, выполнил ли свое желание директор Марьинского совхоза, грозивший засыпать страшные карьеры, чтобы окончательно похоронить горы лежавших там людских косточек, боль всеобщую, на их могиле вырастить сады? — вернулась снова мысль в далекое, но не забытое, видимо, навечно. — Живы ли Барыкин, Курбан?!» Сердце пронзила благодарная нотка, ранее не так волновавшая его. «Старею!» Забыл, потерял всякую связь. Да и как все развесить, сдуть дым жизненного пала, обдымившего его с детства, когда на плечах груз прошлого…
Мысли его оборвал один из кондукторов:
— Алексей Павлович, семерку проехали… Сейчас будет кордон. Тут спрыгнете или до Темирязевского поедете?
