Отец как-то потревожил сына, подойдя сбоку, выдав себя хрустом протеза. Давно хотел расспросить, что так остро встревожило большого областного начальника. «Сашкин призыв?! — мучительно думал он. — Не то!..»
Увидев отца, вышагивающего среди прибрежных валунов, Николай Петрович заговорил первым:
— Понимаешь, батя? Народ стал другим! Неприветливый какой-то, смурной… Будто подменили. Ведь с Боровым вместе выросли!
— Будешь, сынок, смурным, — неторопливо заговорил отец, свертывая из самосада папироску. — Вроде пустяк, а табачка-то в магазине нет. Да куды ни сунься!.. Вы там, в верхах, забыли про народ и не знаете, чем он живет. Да и спокон века не видели! — Березин в сердцах взмахнул рукой. — Дойные коровушки люди… А их кормить надоть, тоды и молочко будет. А че зазря вкалывать-то?! — Он пристально посмотрел сыну в глаза, тот отвернулся, подумал: «А и правда!» А отец продолжал: — Спекулянтам сейчас лафа! Машка, вон, в Москву смотается… А че? Сутки туда — сутки обратно. Привезет колбаски, мясца, апельсинов и папирос… Из дома али из-под прилавка распродаст втридорога. Да еще барахлишка разного бабам навезет… Все хиреет, Коля! Сколь деревень и поселков повымерло?! То-то!.. Да че говорить!..
Тень от хребта набежала на тот берег, и Сталинский косогор потемнел, будто его облили тушью. Зажглась первая лучистая звездочка в синем восточном небе. Зорька только-только разгоралась на западе. Обещала быть по-майски теплой и нежной. На утесе Айгира давно не меняли флаг и он, выполощенный дождями и ветрами, бился по-голубиному трепетно. Тишину, застрявшую в тайге, нарушал ритмичный рев порога, немного утихомиренный сушью. В поселке, на молодежной танцплощадке, в руках массовика наяривал аккордеон, подстраиваясь под голос приехавшего на заработки голосистого парня:
Нам все вокруг шептало о нездешнем:
И сосен золоченые столбы,
И ярко-малахитовый орешник —
Подарок поздний лета и судьбы…
Окна дома засветились. Хлопнула дверь, проскрипела калитка, к беседующим подошел Алексей, бросил папироску в водоворотик, проговорил приглушенно:
— Николай Петрович, батя, все вас ждут ужинать. Наговоритесь еще за вечер. Да и выпивка киснет.
Николай Петрович поморщился. Отвык уж он от пьянок. А тут каждый вечер выпивка. А что поделаешь?! Такова уж давняя традиция — гулять, так до упора.
В этот предпоследний день перед проводами Александра сидели малым столом. Собралась только родня, и было тихо. Так захотела Зоя, провожая на службу своего старшенького. Незаметно пролетели годики, и вот уже сидит Александр Александрович Березин, ныне удержанный матерью от вечерок, за общим столом, тиская в сильных пальцах граненый стакан с разбавленным спиртом, насильно всученный дедом, глядя на приевшуюся за эти дни водку с отвращением, и с трудом выслушивал наставления стариков:
